Африканский рубеж - Михаил Дорин

в честь столь яркой победы и окончания «рейда» по базам Блэк Рок, я упросил по телефону Гаранина дать нам день выходного на завтра. А если объявлен выходной, то и проводят его все, как и полагается, используя банно-стаканный метод. В умеренных количествах.

На ближайший рынок были отправлены гонцы с важным заданием купить определённое количество вкусностей. Большую часть денежных средств внёс я. Так уж вышло, что Казанов мне немного долларов «подкинул» ещё во время моего пребывания во Фритауне много дней назад. Их и хватило на большую часть стола.

Пока всё готовилось и накрывалось, я привёл себя в порядок.

Я вышел из душевой кабины, обмотав бёдра вафельным полотенцем. В импровизированной умывальной пахло сыростью и дешёвым хозяйственным мылом. Подойдя к небольшому, местами потемневшему от времени зеркалу, я провёл ладонью по запотевшему стеклу.

Передо мной возник не то викинг, не то славянский дружинник. Слишком уж не привычно было мне себя видеть бородатым.

Из зазеркалья на меня смотрел обросший человек. Лицо было с густой щетиной, переходящей в бороду. На теле были видны шрамы и следы ожогов. Как напоминание о каждом из боевых вылетов, которые не всегда проходили гладко.

Тут на зеркало брызнули несколько капель. За спиной послышались шлепки мокрых тапочек. Это из душевой вышел Вадим Давыдов, вытираясь полотенцем и размахивающий мочалкой.

— Извини, командир. Не обрызгал? — проговорил он.

— Нет, всё хорошо. Просто смотрю на себя.

— Ага. Но что-то ведь не так? Что-то ненормально? — спросил Давыдов, и я увидел его широкую улыбку в зеркале.

— Зарос слегка.

— Тогда пора возвращаться к человеческому облику. Бритва есть? — поинтересовался Вадим.

И ведь отправлял людей на рынок, а про бритву и не сказал.

— Понял, командир. Сейчас всё нормально будет, — сам же ответил Давыдов и достал из своего несессера разборный Т-образный станок советского производства в упаковке.

— Вот он! Новый и надёжный, как автомат Калашникова, — протянул он мне станок, а следом и упаковку лезвий с кремом для бритья.

— Спасибо, Вадим. Буду должен.

— Ни в коем случае! Это Саныч тебе за «валёжку». Считай проставился. Только вот крем для бритья вернёшь? «Флорена», всё же, — улыбнулся Вадик.

— Обязательно, — ответил я.

Давыдов кивнул и вышел из умывальника.

Я раскрутил ручку и аккуратно, держа за края, вставил лезвие «Спутник». Крем для бритья выдавил из мягкого тюбика. Приятный аромат, мягкая консистенция и густая стойкая пенна были не такими, как у советских кремов.

Я нанёс густую пену на лицо, скрывая под ней каждый участок бороды. Следом поднёс станок к щеке и аккуратно провёл станком.

Первое движение лезвием по жёсткой щетине прозвучало громко. Звук такой, будто кто-то разорвал плотную ткань. Вместе с пеной и волосами на раковину падали и капли с мокрых волос. Я смотрел в зеркало, но перед глазами проносились воспоминания.

Я видел пунктиры «сварки» ДШК, летящие навстречу вертолёту в ночном небе. Серые точки выпущенных ракет, проносящихся рядом. Вспомнил и гул двигателей, от которого вибрирует каждая клетка тела.

Ещё движение и станок прошёл по скуле. Перед глазами всплыли разрывы ракет, превращающие колонну техники в огненные шары. Запах горящего металла и гари, который, казалось, въелся в кожу навсегда.

Я остановился, глядя себе в глаза. В них всё ещё отражались пожары моих войн — и этой, и тех, что были в другой жизни. И Афганистан, и Сирия, и Африка, и… ещё одна война. Всё смешалось в один бесконечный боевой вылет.

— Домой, — выдохнул я, смывая станок под струёй воды.

Я закончил бритьё и ополоснул лицо холодной водой. Кожу приятно холодило, и чувствовалась лёгкость. Словно вместе с бородой я срезал несколько лет и килограммы тяжести с души.

Взяв флакон одеколона «Шипр», я плеснул пахучую жидкость в ладонь и с силой прижал к щекам. Острая боль обожгла кожу, заставляя резко выдохнуть. А следом запах одеколона окончательно прогнал видения боя.

Через час произошёл сбор в нашем жилом модуле.

Мы сдвинули две металлические койки к стене, а в центр вытащили стол, взятый в столовой. Вместо скатерти по старой традиции разложили старые карты, плановые таблицы и совсем несвежие номера «Красной звезды».

— Ну да, и зачем нам местность Южной Америки в Африке, — посмеялся бортовой техник Кузьмич, изучая название на одной из карт с одним из районов Бразилии.

Освещение обеспечивала тусклая лампочка под потолком, вокруг которой по привычке нарезали круги мошки, но на это никто не обращал внимания. Главное внимание было приковано к столу.

В центре стояла огромная сковородка с жареной картошкой. Настоящей, которую умудрились пожарить на сале, привезённом кем-то из борттехников ещё с Союза. Сало скворчало, источая аромат, от которого сводило скулы.

Рядом, вскрытые консервным ножом, красовались банки с тушёнкой. Жир в этих банках был янтарным, а мясо волокнистым. Чуть поодаль — килька в томате и, нарезанный крупными кольцами репчатый лук, посыпанный солью.

Дополняли картину местные фрукты — манго и бананы, которые смотрелись на фоне сурового советского быта яркими инородными пятнами. Ну и, конечно, запотевшая трёхлитровая банка самогона. Это главный продукт на столе, на который все уже давно смотрят голодными глазами.

— Ну, мужики, давайте, пока горячее! — потёр руки Давыдов, глядя на картошку с нескрываемым вожделением.

— Кхм! — громко прокашлялся Марат Резин, останавливая пыл Вадика.

— Эм… да. Забыл.

Давыдов кивнул и посмотрел на меня. Всё же, на правах командира, я должен дать старт мероприятию.

— Прошу садиться. Приступаем, — коротко произнёс я, и все опустились на свои места.

Рассаживались кто на чём: на табуретках, на ящике, кто-то просто на краю койки.

— Слышь, а ты как подачу-то ту вытянул? Я думал, всё, ушёл мяч! — хлопнул по плечу один бортовой техник другого.

— Реакция, — скромно улыбнулся он, накладывая себе картошку.

Атмосфера была удивительно лёгкой. Словно и не было у нас за спиной расстрелянных колонн, горящих джунглей и трупов наёмников. Сейчас мы были просто мужиками, которые честно сделали свою работу и теперь имели полное право на этот жареный картофель и глоток спирта.

Я взял свой «нурсик» и поднялся с места.

— Товарищи офицеры, — произнёс я, и голос мой прозвучал неожиданно торжественно в этой тесной комнате.

Все замерли. Кто-то даже вилку с куском тушёнки опустил обратно в банку.

— Мы с вами воюем бок о бок. Едим из одного котла, рискуем одинаково. К сожалению, официально меня никто не представлял перед строем. Посему начну представляться здесь.

По комнате прошёл одобрительный гул. Я выпрямился, принял строевую стойку, насколько это позволяло пространство между койкой и столом, и громко, чеканя слова, произнёс:

— Майор Александр Александрович Клюковкин, —