Формула огня - Джек из тени

Но главное было не это. Пятеро из них, встав в круг, что-то быстро забормотали. Воздух вокруг них замерцал, сгустился. Эльфийская магия!

— Снайперы! — заорал я не своим голосом. — Сигнал!

Мои наблюдатели-неко, сидевшие в замаскированных гнёздах, уже всё видели. Над лагерем взвилась красная ракета, сигнал «Враг внутри».

И это изменило всё.

— Пулемёты! Северо-западный сектор! По группе прорыва! Огонь на поражение! — мой голос был твёрд, как лёд. Жалость испарилась, остался только холодный расчёт. — Всем отрядам! Огонь воздух! Рассеять толпу! Немедленно!

Первым заговорил пулемёт с ближайшей вышки. Его сухой, деловитый треск разрезал хаос бунта, как скальпель. Пули ударили в землю перед группой прорыва, вздымая фонтанчики мёрзлой грязи. Эльфы, или кто они там были, на мгновение замерли, их маскировочные чары спали, и я отчётливо увидел их заострённые уши и высокомерные, полные ненависти лица. Они поняли, что их обнаружили.

Двое из них тут же бросились в разные стороны, пытаясь скрыться в толпе. Трое других, поняв, что отступать поздно, с яростным криком ринулись на моих солдат, их клинки засверкали в тусклом свете дня.

Но они были уже приговорены. Второй и третий пулемёты ударили перекрёстным огнём. Это была не стрельба, это была работа газонокосилки. Я видел, как тела эльфов просто разрывает на части, как их отбрасывает назад, превращая в кровавые, дёргающиеся тряпки. За несколько секунд всё было кончено.

А на центральной площади мои «Ястребы», получив новый приказ, начали стрелять по верх голов. Визг, крики, вопли боли. Люди, ещё секунду назад бывшие грозной, ревущей массой, бежали, падали, хватаясь за сломанные конечности. Бунт не просто захлебнулся, он растворился в панике и боли. Через минуту площадь была пуста, если не считать тех, кто не мог подняться.

Я медленно опустил рупор, руки дрожали. Не от страха, от чудовищного перенапряжения. Я подошёл к краю вышки и посмотрел на то, что осталось от бунта. Десятки раненых, стонущих на земле. Кровь, смешанная с грязью и размазанной по земле баландой. И там, в отдалении, пять изуродованных эльфийских тел.

Через четверть часа я приказал вытащить эти пять тел на центральную площадь. Повесить их на наспех сколоченных виселицах. Рядом с ними я положил трофейные клинки и магические амулеты.

Я собрал всех, кого можно было собрать из зачинщиков, тех, кто ещё мог стоять на ногах. Молчаливые, напуганные, озлобленные, глядя на меня с ненавистью и страхом.

— Смотрите! — рявкнул на них, указывая на раскачивающиеся на ветру тела. — Вот почему вы здесь! Вот почему я отнимаю у вас ножи и заставляю вас раздеваться! Вот от чего я вас защищаю!

Я обвёл их тяжёлым взглядом.

— Они были среди вас. Они ели с вами из одного котла, спали рядом с вами. Они использовали ваш гнев, ваше горе, чтобы нанести удар. И если бы не мои солдаты, они бы сейчас резали ваших детей в бараках. Но даже это можно было считать милосердием. Разнести чуму или что пострашнее, отравить колодцы, провизию, вот их задача!

Я помолчал, давая словам впитаться.

— У вас всё ещё есть выбор, — закончил я уже тише. — Вы можете снова устроить бунт и умереть. Либо вы можете подчиниться моим правилам и получить шанс отомстить. Настоящим врагам, а не моим солдатам, которые вынуждены были в вас стрелять, чтобы спасти ваши же жизни. Выбирайте.

Я развернулся и, не оглядываясь, пошёл прочь, оставляя их наедине с пятью мёртвыми доказательствами моей правоты. Я не знал, поверили ли они мне. Но я знал, что они боятся. А страх, это лучший инструмент контроля. Гораздо надёжнее, чем благодарность.

* * *

После бунта лагерь изменился. Он не стал лучше или гуманнее, нет, стал тише. Страх оказался куда более эффективным организатором, чем голод. Вид раскачивающихся на виселицах изуродованных тел остроухих диверсантов стал лучшей проповедью, куда более действенной, чем увещевания моих офицеров.

Процесс «фильтрации» пошёл быстрее. Больше не было споров, не было слёз при досмотре, не было проклятий. Только глухое, покорное подчинение. Люди превратились в серую, безликую массу, которая молча проходила через все круги моего механического ада, чтобы в конце получить свою миску баланды и место на нарах.

Но мне нужно было нечто большее, чем покорность. Мне нужны были солдаты!

На пятый день, когда через «Фильтр» прошло уже больше десяти тысяч мужчин, я начал вторую фазу.

Приказом собрал всех мужчин призывного возраста, прошедших медицинский осмотр и признанных «годными», на главном плацу. Их было несколько тысяч, они стояли неровными, хмурыми шеренгами, глядя на меня исподлобья. Грязные, худые, одетые в одинаковые серые робы, они напоминали скорее колонну каторжников, чем будущих воинов. В их глазах не было ничего, кроме усталости. Каждый ждал, что я буду их судить, наказывать, отправлять на каторжные работы.

Я вышел на импровизированную трибуну, сколоченную из ящиков из-под снарядов. За моей спиной молчаливой стеной встали мои «Ястребы», в полной броне, с винтовками наперевес. Я не собирался произносить пафосных речей. Этим людям не нужна была ложь о долге и чести. Им нужна была правда.

— Вы смотрите на меня и ненавидите, — начал я без предисловий, и мой голос, усиленный рупором, разнёсся над плацом. — И вы правы, я тот, кто запер вас в этом лагере. Я тот, кто кормит вас помоями. Я тот, кто приказал стрелять в вас, когда вы взбунтовались.

Толпа загудела, в меня полетело несколько комков грязи. Мои солдаты дёрнулись было вперёд, но я остановил их жестом.

— Я не прошу у вас прощения. И не прошу понимания, — продолжил я, когда гул немного стих. — Я предлагаю вам сделку.

Я сделал паузу, обводя их взглядом. Слово «сделка» заставило их насторожиться.

— Посмотрите на себя. Вы потеряли всё, ваши дома сожжены, семьи убиты или бредут рядом с вами, такие же голодные и отчаявшиеся. Ваших королей и баронов, которые должны были вас защищать, вырезали, как скот, либо они сбежали, как только тёмные появились на горизонте. У вас не осталось ничего, кроме жизни, которая сейчас стоит не больше, чем миска этой баланды. И ещё у вас осталась ненависть.

Я снова сделал паузу, давая словам дойти до каждого.

— Я видел эту ненависть в ваших глазах, когда вы штурмовали мои кухни. Вы были готовы убивать моих солдат за лишнюю порцию хлеба. Это глупая, слепая, бесполезная ненависть. Я предлагаю