Формула огня - Джек из тени

Я обвёл их всех тяжёлым взглядом. Штайнер молчал, его лицо было похоже на каменную маску, но в глазах я видел отчаянную борьбу, старый кодекс чести бился в агонии, сталкиваясь с ледяной, безжалостной логикой выживания. Фон Клюге что-то лихорадочно царапал в своей тетради, его мозг снабженца уже начал прикидывать нормы, расходы и логистические цепочки. Мои офицеры из «Ястребов» тоже молчали, но в их глазах не было осуждения. Каждый их них прошёл через ад и понимали его законы.

— Зона «В», зелёная, — закончил я. — Это те, кто прошёл фильтр. Отсюда они распределяются. Солдаты в учебные лагеря, рабочие в тыл. Семьи в специальные поселения под охраной. Они становятся частью нашей военной машины. Винтиками, рычагами, шестерёнками, но они становятся подданными герцогства!

Я бросил уголь на карту. Чёрные линии моего плана, как шрамы, легли на пёструю ткань мира.

— Начинаем немедленно. Штайнер, на вас организация кордонов и охрана периметра. Фон Клюге, расчёты по провизии и обустройству складов. Эссен, ты мой заместитель по всему проекту, будешь координировать работу всех служб. Мне нужны землянки, бараки, кухни, отхожие места. Мне нужен город-фильтр, способный переварить десятки тысяч человек в неделю. И он нужен мне вчера. Вопросы?

Вопросов не было, была только оглушительная, давящая тишина. Тишина людей, которым только что показали чертежи гильотины и приказали немедленно приступить к сборке. Они молча встали и, не глядя друг на друга, пошли выполнять приказы. И я знал, что в этот момент в их глазах я окончательно перестал быть героем или спасителем. Я стал необходимостью, страшной, жестокой и бесчеловечной. Но единственной, которая давала им шанс дожить до весны.

* * *

Прошло сем дней лихорадочной, круглосуточной, безумной работы. Долина перед Глоткой Грифона превратилась в кипящий муравейник. Под ледяным ветром, который гнал по ущельям колючую снежную крупу, тысячи рук возводили мой город-фильтр. Солдаты, ещё вчера бывшие героями штурма, теперь превратились в землекопов, плотников и грузчиков. Они рыли рвы, ставили столбы для колючей проволоки, сколачивали из неструганных досок настилы для палаток, строили бараки. Грохот молотков и визг пил не смолкал ни на минуту. Орки, используя свою чудовищную силу, ворочали валуны, расчищая площадки, и таскали брёвна, которые казались неподъёмными для десятка людей. Даже аристократы, которых я припахал к работе наравне со всеми, чертыхаясь и проклиная меня на всех языках, копали мёрзлую землю. Диктатура стройплощадки, установленная мной в Глотке, теперь распространилась на всю долину.

Я почти не спал, мотаясь между участками, внося коррективы в чертежи, решая сотни мелких, но жизненно важных проблем. Где брать воду? Куда отводить нечистоты? Как организовать сменную работу, чтобы люди просто не падали от усталости? Мой мозг инженера работал на пределе, перемалывая задачи, оптимизируя процессы, выжимая максимум из имеющихся скудных ресурсов.

Элизабет тоже не сидела без дела. Она готовила свой отряд к броску на восток. Проверяла коней, подгоняла снаряжение, отбирала лучших из лучших. Её кавалеристы и «Ястребы» не участвовали в общей стройке. Они чистили оружие, пополняли боезапас, изучали карты степей. На их лицах не было страха, только холодная, сосредоточенная решимость, каждый их знал, куда идёт.

На исходе дня, когда солнце уже начало тонуть в багровом мареве за западными пиками, на перевале показалась троица всадников. Они гнали своих лошадей так, что из-под копыт летели комья мёрзлой земли, а сами лошади были покрыты пеной. Гонцы из столицы.

Я встретил посланников у входа в свой командный бункер. Элизабет, которая как раз шла ко мне с очередным отчётом, остановилась рядом. Старший из них, молодой парень из гвардии герцога, соскочил с лошади, чуть не упав от усталости, и, преклонив колено, протянул мне запечатанный тубус.

— Его светлость герцог барону фон Штольценбургу, — выдохнул он.

Я сломал печать, развернул пергамент. Элизабет заглянула мне через плечо. Письмо было от её отца было именно таким, каким я и ожидал его увидеть, шедевром политической эквилибристики.

«Мой дорогой барон, — начинал герцог своим витиеватым почерком. — С тяжёлым сердцем и глубокой тревогой получил я ваше донесение…»

Дальше шло несколько абзацев ритуальных причитаний о «беспрецедентной угрозе», «страданиях народа» и «тяжести выбора». Герцог описывал бурю, которую мой план вызвал в столице. Я почти физически ощущал, как трещит его тронный зал от криков возмущённой знати.

«…Граф фон Райхенбах на совете объявил ваш план „актом национального предательства“, — читал я вслух для Элизабет. — Он утверждает, что вы, впустив в герцогство орду беженцев, намеренно сеете чуму и хаос, дабы на волне всеобщего бедствия узурпировать власть. Его слова, к моему глубочайшему сожалению, находят отклик в сердцах многих благородных мужей, напуганных масштабом грядущей катастрофы…»

— Напуганных, — фыркнула Элизабет. — Напуганных тем, что придётся делиться содержимым своих амбаров и кошельков.

«…Епископ Теобальд, в свою очередь, с амвона главного собора провозгласил ваш „Фильтр“ „вратами в ад“, через которые слуги тьмы, прикрываясь личиной страдальцев, проникнут в наши земли, — продолжал я читать. — Он призывает паству к покаянию и молитве, утверждая, что лишь божественное вмешательство, а не ваши „дьявольские машины“, способно спасти нас. Его проповеди, как доносят мне, пользуются огромным успехом…»

— Конечно, пользуются, — процедила Элизабет. — Молиться проще, чем копать рвы. Райхенбах и Теобальд, два старых паука, они почувствовали, что паутина зашаталась, и спешат укрепить её, пока не поздно.

Я дошёл до конца письма, вот она, суть. После всех этих жалоб, опасений и тревог, шла главная фраза.

«…Тем не менее, взвесив все „за“ и „против“, и не видя иной, менее чудовищной альтернативы, я, скрепя сердце, вынужден одобрить ваш план и довериться вашему, пусть и нетрадиционному, видению. Я дарую вам чрезвычайные полномочия в долине и прилегающих землях для осуществления задуманного. Но да поможет нам всем Бог, барон. Ибо если ваш план провалится…»

Я скомкал пергамент.

— Он умыл руки, — констатировал я. — Классика. Дал разрешение, но всю ответственность переложил на меня. Если справлюсь, он мудрый правитель, доверившийся гению своего полководца. Если провалюсь, герцог — жертва обстоятельств, обманутая безумным авантюристом, которого можно с чистой совестью вздернуть на городской площади.

— Он политик, Михаил, — тихо сказала Элизабет. — Это его работа. Но он дал тебе главное, время и официальное разрешение. Выбрал твою сторону, хоть и сделал это так, чтобы в любой момент можно было