Формула огня - Джек из тени

Восток. Там, в выжженных степях, замерзая под свинцовым небом, умирал народ Урсулы. Мои самые верные, самые яростные солдаты. Мой бронированный кулак, который я так методично встраивал в свою военную машину. И этот кулак сейчас истекал кровью, пока я отсиживался в своей неприступной крепости. Я дал слово, и это слово сейчас горело клеймом на моей совести. Совесть — непозволительная роскошь для на войне. Но предательство союзников, это уже не роскошь, а стратегическая ошибка.

И, наконец, столица. Самая мерзкая, самая гнойная из всех опухолей. Там, в тепле и сытости, мои политические враги, напуганные моей силой, моей армией, моей победой, плели свои интриги. Они точили ножи, готовясь ударить в спину в самый удобный момент. И я знал, что этот момент наступит.

Я сидел, запертый в этом треугольнике неминуемой смерти, и понимал, что любой ход ведёт к мату. У меня не было хороших решений. Только выбор между плохим, очень плохим и катастрофическим.

Экстренный военный совет, который я собрал на рассвете, превратился именно в то, во что и должен был превратиться, в балаган. Помещение, служившее нам залом для совещаний, был набит генералами, офицерами и остатками аристократии, и воздух в нём был таким плотным от страха, что его, казалось, можно было резать ножом.

— Закрыть перевал! Немедленно! — надрывался генерал Штайнер, его лицо, обычно пергаментно-жёлтое, сейчас пошло багровыми пятнами. Он стучал по столу своей здоровой рукой, не обращая внимания на то, что вторая, покалеченная, беспомощно висит на перевязи. — Выставить кордоны! Поставить на склонах пулемёты! Ни одна душа не должна пройти! Они принесут чуму, голод, они шпионы!

— Расстреливать? Женщин и детей? — взвился один из моих молодых лейтенантов, вчерашний студент, ещё не до конца растерявший остатки наивного гуманизма.

— Да хоть всех! — рявкнул Штайнер, и в его глазах я увидел тень того старого, безжалостного вояки, которым он был до того, как моя война сломала его. — Это лучше, чем если они принесут заразу, которая выкосит половину нашей армии! У нас нет ни еды, ни лекарств, чтобы прокормить эту орду!

— Орду⁈ — этот голос прозвучал, как удар топора по дубовой плахе. Гром, лейтенант Урсулы, поднялся во весь свой исполинский рост, и даже Штайнер невольно съёжился под его взглядом. — Пока вы тут собираетесь прятаться за своими каменными стенами от голодных баб, в степях режут настоящую орду! Мой народ! Воинов, которые умирали за вас в Глотке Грифона! Вождь лежит при смерти, но её последний приказ был идти на восток! И мы пойдём! С вами или без вас!

— Это безумие! — заверещал интендант фон Клюге, вскакивая и размахивая своими амбарными книгами, как священник кадилом. — Какой поход⁈ У нас запасов на три недели осадной жизни! Если мы двинем армию на восток, мы умрём с голоду на полпути! А если беженцы прорвутся, они сожрут всё, что у нас осталось, за три дня! Мы в ловушке!

Они кричали, перебивая друг друга. Старый генерал, боявшийся чумы больше, чем эльфов. Орк, для которого честь и долг перед своим народом были важнее любой стратегии. Паникёр-интендант, видевший мир через призму пустых складов. И аристократы, которые просто хотели, чтобы всё это закончилось, чтобы они снова могли вернуться в свои замки, к своим охотам и балам. У каждого была своя правда, и каждая из этих правд вела нас прямиком в могилу.

Я молчал. Я дал им выговориться, выплеснуть свой страх, свою ярость. Смотрел, как они мечутся в этой бетонной коробке, как звери в клетке, не видя выхода. А потом, когда они выдохлись, когда крики сменились тяжёлым, прерывистым дыханием, я встал.

В каземате мгновенно наступила тишина. Все взгляды устремились на меня. Они ждали, что я выберу один из их идиотских планов, что я приму чью-то сторону.

— Вы закончили? — мой голос прозвучал тихо, но в этой гулкой тишине он крайне резко. — Отлично. А теперь послушайте, что будет на самом деле.

Я обвёл их всех медленным, тяжёлым взглядом.

— Генерал Штайнер, вы предлагаете закрыть перевал и расстреливать беженцев. Хороший план. Надёжный. Только вот что вы будете делать, когда через месяц армия тёмных эльфов, закончив геноцид орков на востоке, придёт сюда и возьмёт нас в осаду? Кто будет сражаться на вашей стороне? Призраки тех женщин и детей, которых вы расстреляли на перевале? Вы потеряете главного союзника и останетесь один на один с врагом, который стал только сильнее.

Я перевёл взгляд на Грома.

— Ты, Гром, хочешь немедленно идти в степи. Честный, доблестный порыв. Но что будет с твоими воинами, когда у них за спиной сотни тысяч голодных, озлобленных беженцев прорвут наши кордоны и сожгут наши склады? Твои орки будут умирать от эльфийских мечей, зная, что их семьи здесь, в форте, умирают от голода. А когда с запада придёт та новая нечисть, что выжгла Вестмарк, ударит нам в спину, кто её остановит? Ты?

Я посмотрел на фон Клюге.

— А вы, интендант, предлагаете просто сидеть и ждать, пока кончится еда. Гениально. Даже комментировать не буду.

Наступила тишина. Тяжёлая, давящая тишина осознания. Они впервые посмотрели на ситуацию не со своей колокольни, а с моей. И то, что они увидели, им очень не понравилось.

— Но… что же делать? — прошептал Штайнер, и в его голосе впервые прозвучало не возмущение, а растерянность. — Выхода нет.

— Выход есть всегда, — отрезал я. — Просто он не всегда вам нравится. Мы не будем выбирать между западом и востоком. Мы не будем выбирать между беженцами и орками. Мы будем действовать на обоих фронтах. Одновременно.

В каземате снова повисла тишина. Но теперь это была тишина абсолютного, тотального непонимания. Они смотрели на меня, как на сумасшедшего, который только что предложил потушить пожар бензином.

— Но… как? — выдавил из себя Эссен. — У нас одна армия! Мы не можем разорвать её на части!

— Можем. И разорвём, — мой голос был твёрд, как сталь. Я подошёл к карте. — Армия будет разделена.

Я посмотрел на Элизабет, которая всё это время молча стояла в углу, наблюдая за этим цирком. Она единственная, кто не выглядел удивлённой, ведь моя супруга уже довольно неплохо знала меня.

— Элизабет, ты возьмёшь кавалерию, лучших из «Ястребов», самых метких, самых выносливых. И всех орков, которые ещё способны держать оружие и подчиняться Грому. Вы уходите