Надежда. Адаптация - Алевтина Афанасьева

бы они свозить людей в лагеря? Нет! Просто кололи всех по очереди, таблетки выдавали на предприятиях и в школах. Но этого не происходит, значит, неизлечимо. Они изолируются и строят там, внутри, всё заново.

— Мёртвых на улицах не так много… Где все? Неужели спаслагеря такие огромные, что туда свезли по сотне тысяч людей сразу?

— Так и есть. Снаружи остались те, кто хотел этого, ну и, наверное, те, кто случайно не попал в эшелоны. Часть отделилась, создаёт резервации, с новыми законами. Это отдельная тема, если нам вовремя сориентироваться, можно оказаться у руля в новом мире. Как прежде всё равно уже никогда не будет. Люди поймали свободу, перекраивают всё под себя.

— Хочешь сказать, им удастся переломить всё настолько сильно, чтобы к ним прислушались? Но ведь это бред! Военные лучше вооружены.

— Да, но мы не знаем, что с ними происходит. Все ли остались на стороне правительства.

— Бред какой-то… А верхушка выжила?

— По слухам, да, но не вся. Только теперь всё равно им придётся считаться с остальными. Уж не знаю, на что они рассчитывают, но те парни выглядят серьёзными. Тягаться с войсками — это нужно не только стальные яйца иметь, но и кучу стволов. Так что какой-то передел мира ожидает всех, а вот на чью сторону встать… Пока не знаю.

Надя задумалась. Выходило, что эпидемия разрушила весь мир, не только жизни отдельных людей и их семей. В такой ситуации выстроить всё обратно было бы в разы сложнее, ведь воевать пришлось бы не только с мёртвыми, но и с живыми, которым был выгоден этот разброд.

— А почему ты не в лагере?

— Ха, я не идиот! Вкалывать за миску каши и место в палатке, и радоваться, что рядом нет ходуль! Слушай, Надюха, чего дуришь? Думаешь, не понимаю, к чему эти расспросы? Думаешь, разжалоблюсь и отпущу? Всё изменилось! Ничего не мешает мне заставить тебя, но я хочу, чтобы ты согласилась. Надюш, давай нормально договоримся и будем держаться вместе.

— Мне нужно понять, как ты изменился и кем стал теперь, — девушка почувствовала, что в горле пересохло. Стало вдруг страшно, ещё страшнее, чем было в день, когда увидела своего первого мертвяка. В словах Ивана был некоторый резон, но за ними стоял настолько чёрный посыл, что у Нади плечи свело от напряжения, а руки начали подрагивать. Да, он был прав в одном, — что выживать легче со знакомыми, теми, кого знала в прошлом. Только вот что-то говорило ей, что некоторые люди не способны меняться. «Дерьмо остаётся дерьмом! И по мере приближения воняет всё сильней…»

— Ты для меня умер, пойми. И вдруг ты говоришь, что я обязана быть с тобой. Ты чужой человек, я не знаю тебя. Ты неприятен мне.

— Ха-ха, — Иван зашёлся колючим злым смехом. — Чёрт подери, мир вокруг умирает, а ты волнуешься о ерунде?! Надька, вот ты строишь недотрогу, а у самой рыльце в пушку! Ты стоишь меня, и по своим делам ушла недалеко, та ещё сучка, — он помолчал, неприкрыто нагло улыбаясь, наслаждаясь произведённым эффектом, а потом процедил: — Прочёл вырванные листы из дневника. Знаю, книжица не твоя, ну, кроме тех листов. Вот их ты написала.

Надя оторопело уставилась на него. Мир затих, стали слышны только удары сердца.

— И что с того? — осторожно спросила она.

— Да ничего. Тихоня-тихоней, а сама вон что творишь.

— Замолчи. Ты всё равно ничего не знаешь!

— Мне всё равно, за что ты убила. Нам всем приходилось делать это. Только твоя девчонка знает это тоже и больше не хочет говорить с тобой.

— Ей незачем было этого знать. Это было только моё дело.

— Не думаю, что ты защищалась, — продолжал рассуждать Иван. — Там было что-то другое. Кстати, я видел, как ты крошила чью-то черепушку. Милую такую, с косой.

— Врёшь! Тебя там не было! — не выдержала Надя.

— Ты девку убила, размазала её по асфальту, шмот забрала и свалила. Что, не так было?

У Нади помутнело перед глазами, прошлое, которое она старательно укрывала от самой себя, вдруг оказалось снова рядом. Она покачала головой, чувствуя тошноту.

— За дело… Иначе нельзя было… Не лезь в это.

— Вот видишь, а говоришь, вру. Значит, всё так и было, — довольно кивнул Иван. — Но знаешь, мне плевать. Главное, ты выжила, а не она… Но был малость удивлён и даже, знаешь, напуган как-то, когда понял, что это ты сделала.

— Заткнись! — сквозь зубы выдавила Надя.

— А что?

— Она моих родителей убила…

Иван цыкнул, тяжело выдохнул и опустил голову. Помолчал какое-то время:

— Ты видела?

— Я совсем немного не успела к ним…

— Они заболели или что?

— Не успела, — потерянно повторила Надя. У неё кружилась голова, в висках пульсировала кровь. — Не успела. Пришла, а они уже были мертвы. И я… мне пришлось…

— Ладно, что поделать. Знаешь, это к лучшему, — Иван почесал щёку и сменил тон, — они умерли и не видят всего этого говна кругом. В лучшем месте должны быть, главное, чтобы не здесь. Мир обратно уже не откатится, а они стареют, шансов выжить мало. Ясно, что тебе жаль. Они у тебя нормальные такие были, но нужно быть реалистами.

Девушка изумлённо посмотрела на него, не находя слов.

— Замолчи. Тебе нельзя так о них говорить.

— Ладно тебе. Ты и так знаешь, что я прав.

— Заткнись! Хватит! — Надя схватилась за голову — казалось, крик вот-вот расколет её. — Не смей так говорить!

— Ладно-ладно! Но орёшь ты знатно. Ты всё-таки сбрендила, но знай, девочку я у тебя точно заберу! — Иван принёс карту с отмеченным кругом, и с ухмылкой поинтересовался: — Ты знаешь, что это за место? Ты точно это знаешь?

Надю переполняла ненависть. Хотелось вытащить нож и убить его. Вонзить лезвие в шею, вспороть аорту, чтобы вся кровь вытекла. Но она лишь бессильно смотрела на Ивана.

— Спаслагерь.

— Дура ты, дура. Это лагерь восставших. Они там людей покупают, взамен дают пушку или бензин. Могут другого добра отвалить, если регулярно приводить им кого-то. Дети ценны и взрослые без болезней, не раненые. Естественно, что детки дороже выходят, но их и достать сложнее.

— Что?

— Там каннибалы, часть людей к ним тоже уходит. Они особенно любят детей, сделки ведут честно. Так что шанс подняться есть неплохой. Ты смогла дурить девочку долго, всё красиво сделала, значит, жить хочешь. Борзая она и шустрая, пригодится там, — Иван показал ладонь, на которой красовался след от зубов. — Меня вон куснула как. Может ещё сама мяско полюбит потом, кто знает… Ты знаешь, не болтай о