ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

шанс на захват власти; тройни обещали нарастить эту цифру до девяноста. Эти цифры не подкреплялись ни электронными вычислениями, ни занудным статистическим анализом; они самостоятельно сложились в мозгу генерала, как будто явленные божественной милостью. Цифра пятьдесят светилась желтым, а девяносто - зеленым, как и все прочие идеи, возникавшие в генеральском сознании и выстроенные по принципу работы бесхитростного светофора. Идти - то есть делать, что угодно - разрешалось всегда, но только в одних случаях приходилось потерпеть, в других - напрячься и приготовиться, а в-третьих - выполнить свою собственную команду.

Эти команды были весьма разнообразны и касались всех аспектов существования социума. Ганорратова побаивались даже могущественные сослуживцы, его сторонились сами генералы Точняк и Медовик. Если выразиться понятнее, генералу до всего было уголовное дело. Он всюду совал свой приплюснутый нос с вывороченными каторжными ноздрями.

Ганорратов лично поцеловал мину, которую подложили в чемодан доверчивого журналиста. Он лично застрелил знаменитого телеведущего, не пускавшего генерала на Поле Чудес.

Он же стоял за крушением вертолета, которое сбило противника с толку еще в те времена, когда противник разбирался с Долей и ему подобными. Организуя аварию, генерал не преследовал тогда никаких особенных целей и сам бы, найдись отчаянный дурак его спросить, не смог сформулировать логичное и внятное обоснование содеянному.

По всей стране он открыл детские спортивно-оздоровительные лагеря, где горнисты круглосуточно трубили: "Аты-быты, ганорраты". И, тоже лично, генерал дирижировал ночными факельными шествиями хищных орлят, двоившихся и троившихся после грибного компота. Стоя на трибуне, он даже самостоятельно отбивал ритм и подтягивал:

 Единица - вздор! Единица - ноль!

Голос единицы тоньше писка!..

 Кто его услышит? Разве жена!

 Да и то - если не на базаре, а близко!

Он лично руководил переброской оружия на взбесившийся Кавказ. Туда же он гнал и декохт; его стараниями полевые командиры размножались, как в питательном бульоне. Некоторых из них ловили по восемь раз и стряпали победные репортажи; потом оказывалось, что все не так просто: пленные и расстрелянные продолжали реготать в эфире и минировать государственные транспортные сосуды. В руках федералов оказывались вымороченные третьи; третьи же, будучи расходным материалом, готовились в камикадзе.

Ганорратов собственными руками готовил грибные коктейли, которыми угощал трясущихся от ужаса олигархов; затем, по мере утроения, уничтожал оригинал и приличного близнеца; третьему же, капризному и вероломному, вручал леденцы продленного, как он выражался, дня и приказывал принимать их на благо дальнейшего подлого служения органам и системам.

Он наводнил государственные структуры доверенными людьми, заменив законопослушных героев двойниками-оборотнями. Эти перерожденцы мгновенно предались мздоимству, казнокрадству, шантажу, подкупу и прочему каннибализму.

Генерал был отцом многочисленных финансовых пирамид. Следуя правилам многоуровневого маркетинга, он понуждал подчиненных к безудержному размножению. К счастью, всегда находились низовые третьи-трёхины, которые вдруг начинали требовать деньги назад, и постройка разваливалась.

Он стоял за многочисленными террористическими событиями, приведшими в ужас мировую общественность - так ему было легче оправдывать свою кровожадную деятельность. Дошло до того, что после этих событий зажившийся на свете старец, советский акын, отец полицейских стихов, басен и гимнов, снова взялся за перо: "Видишь - красочные снимки поразвешаны в метро? То рекламные картинки похоронного бюро!"

Генерал питал слабость к поэзии и покровительствовал ей. Он и сам немного писал, о чем свидетельствовал плакат, подвешенный на стене прямо напротив генеральского рабочего стола - так, чтобы всегда находиться в поле удовлетворенного зрения. Патриотические стихотворения, сочиненные им по случаю двадцать третьего февраля, не уступали подземным глубиной и содержательностью: "У нас на всякого боинга - по цельному воину! Объявляется благодарность богатырям прямо перед строем законспирированных героев".

Ниже располагался рекламный плакат туристической фирмы, которой, через множество подставных лиц, владел Ганорратов. На плакате изображался серебряный "Боинг-747", к названию которого, в память о славной манхэттенской диверсии, генерал приписал букву "у".

Как и всякий тиран, притязающий на мировое господство, генерал Ганорратов был склонен к уродливой мистике. Рассуждения о троичности, спьяну оброненные на торжественном милицейском приеме, Зазор услышал именно из его уст. Выпив лишнее, Ганорратов пустился в странные и нелепые умопостроения, так и оставшиеся непонятными для большинства заскорузлых слушателей, и только Зазор, проходивший мимо и задержавшийся, сумел оценить опасность генеральского бреда.

"Бог создал человека по образу и подобию своему: он, она и дитё - единым в трех лицах, - так рассуждал раскрасневшийся генерал. - Ну, а страшного бегемота, которым он пугает? Те же самые рожи под новой шкурой. А мы еще круче бегемота, и мы тоже в трех лицах, хотя третий есть наша общая нелюбовь, и гибнет немедленно, как только проявит сущность".

Зазор не понимал, откуда генерал набрался этой науки. Осведомленность в Левиафане и триединстве не предусматривалась уставом. Желая докопаться до истины, Зазор подпоил правую руку генерала - свирепого и тощего капитана Парогонова. Лицом и повадками Парогонов напоминал зимнего волка. Морщась от язвенной боли, разыгравшейся после выпитого, Парогонов стал похваляться поимкой десяти отказников, не желавших платить родине по священным счетам. Все негодяи оправдывались нетрадиционной, по мнению капитана, религиозной ориентацией. Ганорратов допрашивал их лично; персонально топтал и валтузил, выслушивая в промежутках сбивчивые объяснения, изобиловавшие ссылками на Писание.

"Вот он где насосался", - неприязненно думал Зазор.

...Получив информацию о захвате и ликвидации кабинетного оборотня, генерал Ганорратов пристально изучил материал, заснятый камерами скрытого наблюдения. Их, разумеется, немедленно расколошматили, но генералу хватило того, что попало на пленку. Все, что снимали камеры Ганорратова, сразу же выводилось на его личный монитор. При виде Кастрыча генерал потянулся к селектору и сладким голосом пригласил верного Парогонова.

Глава третья

БИЛЛАНЖИ FOREVER

7. Лесосплав

Магелланово путешествие Билланжи, бывшего начальника службы безопасности при покойном Давно, затянулось по независящим от него причинам. Течением его занесло в мелкую бухту, метра два на четыре площадью, где он и пролежал, покачиваясь на воде, многие дни. Его окружали кувшинки, лилии, камыши, да осока. Билланжи не был уверен в правильности ботанической классификации, так как мало что видел, кроме неба - то спокойного, то грозного, то пасмурно-депрессивного. Его взор был устремлен вверх; орлиное зрение наладилось поперед прочих способностей, ибо пленка отшелушивалась быстрее и не была такой плотной, как та, что еще продолжала сковывать мышцы, члены и внутренние органы.

Нетронутым оставалось лишь самое существо Билланжи. Под сотней древесных одежек, превративших маорийца в подобие луковицы-капусты, затаилось поруганное, но не сдавшееся достоинство. В своей сердцевине размалеванный идол кипел и бурлил, переполненный яростью