Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

по улице, как брёвна вдоль Тибра. Ливий покрыл голову тогой по жреческим обычаям – это удивило меня, ведь он не делал так с тех пор, как мы вышли за померий. Наверное, из-за палящих лучей: пот и с меня стекал громадными каплями. Здешний климат не располагал к полуденным прогулкам.

Минуя лавки со специями, закашлялся и подбежал к Ливию.

– Ты рассказывал, что обобрал этруска, – напомнил я. – Но это была не реликвия.

– Мы уже это обсуждали, друг. – Он глянул на меня, вскинув брови домиком, чтобы лицо приняло мученический вид. – Я воровал и до проклятия реликвий.

– Меня не проведут твои ужимочки, шельма, – оборвал я и прижал к себе Ливия за плечо. Со стороны могло показаться, что друг обнял друга, но я грубо зафиксировал его шею и процедил в ухо: – Вот, представь, может, мне интересно, как ты открыл в себе проклятие? На мгновение подумай, что я могу быть чуть мягче стального клинка и разузнать у тебя, чем ты жил, когда меня отправили в путешествие с эллинками.

Ливий сбавил шаг и остановился. Я ослабил захват. Он придержал капюшон, посмотрел недоверчиво и с растерянной улыбкой переспросил:

– Тебе правда интересно, брат?

– Не заставляй повторять дважды, – протянул я, скрыв за кашлем смущение. Махнул ладонью. – Ну? Говори.

Лишь Ливий предался воспоминаниям, над головой пролетела стайка чаек с голодными воплями. Он сбился на миг и продолжил…

696 г. до н. э., улица Рима, неподалёку от Форума

Полночь. Римляне освободили улицы: фламины собрали жителей на Форуме ради жертвоприношения в честь вертумналий. Никто не слышал, как плачет юнец в грязной тунике, забившись под тент старьёвщика. Купцы ушли на праздник, остался один Ливий – новоиспечённый наследник тоги Царя священнодействий, тринадцатилетний и потерявший друга.

Жестокие слова, сказанные Луцианом перед долгой разлукой, впивались кольями в сердце.

«Ты противен и ненавистен мне, Ливий».

Вот так он сказал. А затем его забрали неумытые чужеземки, чтобы приобщить к пожизненному служению богу винограда и экстаза. На его месте должен был оказаться я, сокрушался Ливий, закрывая мокрый рот ладонью. Он давился плачем, пока не услышал мальчишечьи голоса поблизости.

Ливий спрятался за ящиком с серпами. Худосочный, он идеально помещался в углублении. Мальчики прошли мимо, смеясь и пинаясь. Один едва не влетел под шатёр, скрывавший Ливия, но вприпрыжку догнал друзей. Гам начал утихать.

Он вытер лицо туникой и прислушался. Со стороны Форума донеслись удары в ритуальные барабаны. Бам. Бам. Бам. Дюжину раз. И на двенадцатый Ливия скрутило. В животе завязался канатный узел, он повалился на колени, уронив ящик – серпы со страшным лязгом высыпались. Это привлекло внимание детей, что начали рыскать в поисках источника шума.

«Я умираю!» – испугался Ливий.

Изо рта вытекла горячая слюна, как у волка, завидевшего добычу. По мере приближения одного из мальчишек тяжесть внизу живота густела и разгоралась неистовым пламенем.

Мир окрасился в цвет тоги отца. Фиолетово-красный. Ливий сипло дышал, на его лице блуждал румянец. Он выждал, когда под тент, как в мышеловку, забредёт мальчик, и сбил его с ног. Ливий схватился за серп, сел верхом на испуганного мальчика и заткнул ему рот, приставив к горлу лезвие. Глаза будущего Священного царя затянулись мыльной поволокой, щёки запылали, дыхание сбилось, а на губах играла безумная улыбка. Он поддел серпом верёвку на шее жертвы и вытащил буллу – футляр для амулета-оберега, который носили все мальчики. Он разрезал верёвку и стащил буллу.

– Катон! Ты куда запропастился? – кричали его друзья.

Ливий поймал взором широкие и влажные от ужаса глаза мальчика и приложил к изогнутым в усмешке губам палец. Когда друзья заглянули под тент старьёвщика, они обнаружили только друга, вокруг которого растекалась тёмная лужица мочи.

690 г. до н. э., рынок Карфагена

– Я сбежал с буллой – вцепился в неё, сам не понимая зачем, – продолжал Ливий. – Ноги принесли меня на форум. Я встретил Плотия, и он быстро понял, что со мной что-то не так. Он объяснил: боги так наказывают меня за воровство, и Венера, видимо, подсылает возбуждение, чтобы пристыдить. Он успокоил меня и отговорил идти к отцу с повинной.

Я живо представил себе сцену вертумнальской ночи. Свою я помнил дурно, но она в своей паршивости ничуть не уступала той, что пережил Ливий.

– Так… Антоний тоже не знал, что ты проклят?

– Он знал о моём умственном помешательстве, – Ливий почесал плечо, – но о реакции на святыни не догадывался. За акты грабежа он всыпал мне по десять ударов розгами. Но я по сей день не могу остановиться.

Он иссяк и завёл руки за спину. Он испытывал такой же стыд, как и я после пьяных проступков. Я не стал противиться порыву подбодрить Ливия как умел:

– Если бы не твоё проклятие, мы бы остались на форуме навсегда. Все бы погибли. Боги знают, как нам лучше, так что не будем скулить.

Ливий вскинул на меня чистые ореховые глаза. Он выглядел несчастным и потерянным, как, наверное, тогда, когда изливал душу Плотию из-за украденной буллы. Как и я, когда выслушивал от фракийских жриц про свои «вакханалии».

– Не убивайся попусту. В общем, – оскалился в улыбке я, – считаю твоё проклятие достоинством, а не недостатком. А ты моё?

– Недостатком, – рассмеялся Ливий. Его смех, правда, сломался на верхах.

– Гадюка ты, шельма. – Я шлёпнул его по лопатке, слегка подтолкнув вперёд. Показалось, что мы с Ливием так же близки, как в детстве. – Гадюка и язва.

Двое римлян брели вместе с людским потоком. Обоняние обволакивали аппетитные запахи морской соли, жареной рыбы и мяса с дымком, свежего хлеба и ароматических масел. У меня заныл желудок.

Со стороны торговых лавок послышался судьбоносный зов:

– Путники! Попробуйте! – подозвал нас бородач на ломаной латыни. – Лучшие финики!

Он протянул нам горсть плодов, я принял угощение и зажевал парочку. Издав одобрительное «м-м-м», насладился сладко-горьким вкусом мякоти, спрятавшейся под хрустящей кожицей. Ливий надкусил – совсем мало, как птичка, и вздохнул.

– Ба, какие новости, – я изобразил озабоченность и потрогал его лоб, – ты не захворал? Обычно жрёшь за троих.

– Мы ещё обсудим это. Только не здесь и не сейчас.

Покинув пределы рынка, ведомые вымощенными камнем улочками, вышли к домам. Стены были выбелены до слепоты. Пленённый сладковатым ароматом, я заметил, что его распространяют акации. Их поливала карфагенянка, которая ходила босиком меж глиняных кувшинов, сушившихся под солнцем.

Заглядевшись на быт местных жителей, я вдруг потерял из виду Ливия. Оглянувшись, увидел, что тот отстал. Плёлся и пыхтел.

– Ты что, уже вымотался? Тебе бы физическими нагрузками заняться не мешало. – Я похлопал по бицепсу, самодовольно улыбнувшись. – Выносливость