Дом бурь - Йен Р. Маклауд

служанок, Элис с еще большим усердием занялась исцелением. Она заглянула в свой саквояж, и пока листала блокнот, машинально потеребила пальцами правой руки отваливающийся струп на левом запястье. Ее кожа нуждалась в смягчающих средствах, чего не случалось десять-пятнадцать лет назад, и, несомненно, за Падение Доклендской станции она всерьез поплатится цветом лица. В обычной ситуации она усладила бы слух, включив патефон, но песня уже звучала, и Элис вновь оказалась в Инверкомбе с его ручьем, бегущим по камням, соленым ветром над песком и силой, взывающей в трудную минуту… Нельзя было отрицать, что в последнее время она несколько утратила остроту ума. Легче отвлекалась и была вынуждена снова и снова обращаться к одним и тем же разворотам блокнота, чтобы завершить заклинание. Ребенок… да, вот же угораздило. Странное решение, на самом-то деле, но это существо было отпрыском ее сына, и Элис – спустя столько лет ей казалось, что ввиду банальной брезгливости, – не нашла в себе сил избавиться от младенца или даже от девчонки. Мэрион Прайс – так ее звали, и по отсутствующему выражению, которое иногда появлялось на лице Ральфа, вельграндмистрис могла сказать, что он все еще вспоминал о ней, причем вовсе не с гневом.

Готово. С лицом разобралась. Элис моргнула. Нахмурилась. Она постарела. Было бы глупо, если бы этого не случилось, – что скажут люди, если вельграндмистрис перестанет меняться? Медленно и печально Элис провела по своим бедным рукам смоченными в зелье ватными дисками. Обмакнула еще раз, снова провела, поморщилась и бросила вату в мусорное ведро. По крайней мере, кисти не пострадали в пожаре. Такие изящные. Такие элегантные. Да-да. Элис. Элис Мейнелл. Эти пальцы стольких вещей касались, столько всего сделали и довели до совершенства. Она рассматривала их в тусклом свете, сидя перед зеркалом, и сперва улыбалась, а потом в уголках ее глаз появились морщинки от зарождающегося удивления. Это, конечно, было совершенно невозможно, но вельграндмистрис видела блестящий край туалетного столика прямо сквозь свою ладонь…

IV

С наступлением осени Мэрион решила, что наконец-то пришло время покинуть Бьюдли и отправиться в своем плавучем домике[19] вниз по реке. Нолл отнесся к этому с привычным хладнокровием и на следующее утро стоял на причале, засунув руки в карманы белого халата, и смотрел, как она исчезает, даже не потрудившись помахать. У него все должно получиться, если сестра Уитерс немного поможет. В конце концов, он часто говорил – так часто, что Мэрион вечно подозревала какой-то подвох, – что неплохо управлялся с больницей до ее появления. Когда застава на мосту заслонила крышу больницы, где еще смутно виднелась надпись «Комбикорм Мерроу», Мэрион спросила себя, будет ли он ждать ее возвращения.

Городок окончательно скрылся из вида, берега стали выше и покрылись рощицами, в которых зелень легко переходила в янтарь и бронзу. Работая и путешествуя по Северну, Мэрион полюбила это время года больше всего на свете. На морском побережье осени как таковой не было, в отличие от этих краев, где дымок вился над ближайшим поселком лесорубов, сливаясь с серым куполом небес. А сама река стала ее другом, чего она ни за что в жизни не подумала бы о Бристольском заливе и открытом море; впрочем, стоило признать, что друг этот бывал опасным и капризным, способным оставить кого угодно без гроша или даже отправить на тот свет. Да, решила Мэрион, такая жизнь ей по душе. Здесь ей и место, пока все идет так, как идет.

К середине утра она добралась до Стаурпорта. Здесь Северн встречался со Стауром, соединенным с каналами Дадли и Деритенд, через которые можно было попасть на север, к Тренту и Престону, а также на юг и запад, к Темзе и Лондону. Если и существовал город, смотрящий одновременно на восток и запад, то это был он, и вместо плакатов «ДОЛОЙ КАБАЛЬНЫЙ СТАТУС» и «РАВНЫЕ ПРАВА ДЛЯ ЗАПАДА», трепетавших по всей Англии, на стенах можно было увидеть лишь рекламу синематографов и танцев; она была уверена, что эти приметы обычной жизни скоро исчезнут. Выбравшись из системы шлюзов, Мэрион достигла более ровной местности, состоящей из полей и городков. Начался Вустершир. В обед она пришвартовалась в Вустере под сенью громадного, как утес, собора и отправилась перекусить, жалея, что больше ничего не сказала Ноллу.

– Мы получили письмо от приходского совета, – сообщила она ему вчера вечером, когда они сидели на причале. – Нашу больницу передают в управление какому-то комитету по чрезвычайным ситуациям.

– Мы можем отказаться?

Она покачала головой, а Нолл продолжил курить сигарету. Ему удавалось оставаться таким же равнодушным ко всем недавним плохим новостям, как и к практической стороне ведения больничных дел.

– Кажется, – проговорила она в конце концов, когда оба уставились на темную журчащую реку, – у меня возникло желание съездить на несколько дней к родственникам.

Мэрион покидала Глостер, слегка повеселев после пирога и светлого эля, минуя проворные флиботы на конной тяге и неторопливых почтовиков, джоуи рядовых трудяг и повсеместные буксиры, волокущие троу с носом, неотличимым от кормы; ей вспомнилась первая встреча с Ноллом. Мэрион порезала правую руку о кабестан, и повезло, что Нолл был на месте в больнице, куда она кое-как дошла от причала, зажимая рану куском брезента, через который просачивалось тревожно много крови. Она вспомнила напряженное, сосредоточенное лицо, с которым он затягивал жгут и зашивал зияющие края раны. Нолл – вероятно, чтобы отвлечь пациентку – еще и расспрашивал Мэрион о работе и о том, чем она занималась раньше. Список оказался на удивление длинным. Временно утратив возможность пользоваться правой рукой, она предложила отплатить ему, наведя порядок в больничных бумагах – которые в основном пришлось выбросить, – а затем стала присматривать за другими пациентами.

Работа ей нравилась, она брала на себя все больше обязанностей. Нолл был бесполезен в том, что касалось людей, денег, да и почти всего, за исключением медицины, в которой демонстрировал истинный талант. Мэрион организовала уборку палат, выкинула старые матрасы, позаботилась о том, чтобы еда была качественной и не пропадала зря. Больницу открыли при одной из церковных миссий, основываясь на благочестивом постулате, согласно которому любой труженик английских водных путей остро нуждался в спасении – впрочем, Нолл охотно сообщил, что сам ни во что не верит, просто берет из собранной благотворителями аптеки то, что способно даровать покой. Мэрион из любопытства попробовала. Она не испытала ничего, кроме тошноты, хотя однажды ночью, когда Нолл предложил перестать валять дурака и переспать, притворилась достаточно