Дом бурь - Йен Р. Маклауд

пережить следующую волну боли, стали невозможны. Но все же она боролась не только за жизнь своего ребенка, но и против всего, что привело ее сюда, и она оттолкнула пропитанную зельями губку, которую мистрис Паттисон пыталась протолкнуть сквозь плотно сомкнутые губы. Наконец все завершилось, и в изнеможении она была уверена, что слышала плач ребенка. Даже чувствуя неумолимый натиск усталости, она прикидывала, как бы сохранить несуществующие силы. Комната закружилась – и пришла мистрис Паттисон с дитем, которое обмыли и взвесили. Но что-то пошло не так.

Мэрион положила руки на ворота «Альфи», и та белая комната закружилась вокруг нее, словно яркая галлюцинация. Она увидела мертвое синевато-белое существо, которое ей протянули, и услышала слова мистрис Паттисон. «Даже не вздохнул. Милостивый Господь Старейшина некоторых забирает к себе сразу…» Это разрушило ее мир, как ни одно из предшествовавших событий. Холодного, мертвого ребенка вырвали из ее рук, и она погрузилась в лихорадочный сон. Три дня спустя, так и не повидавшись больше ни с одной из девушек, Мэрион покинула «Альфи» и отправилась пешком сперва в город, а потом вдоль Эйвон-Кат.

Теперь, вновь повернув к городу, она обошла пустые рынки, где когда-то бродила с Ральфом, и повернула к дому грез, где работала Дениз. Было еще слишком рано для вечерней деловитой суеты, и дверь открылась с большой задержкой. Оказавшись внутри, Мэрион осознала, что одежда еще не высохла после недавнего дождя, и к тому же от нее воняло рекой. Они с Дениз обнялись.

– Оуэн в Бристоле, – сказала Дениз. – Было бы намного лучше, если бы ты заранее предупредила меня о своем приезде. Разве в этом твоем лазарете нет телеграфа?

Пока они шли по Сильвер-стрит к чертогам Гильдии моряков, Мэрион размышляла о том, что Дениз, конечно, изменилась. Ее сестра всегда стремилась выглядеть безупречно – в этом сезоне на Западе вошли в моду чрезвычайно экстравагантные красные платья с рюшами и рукавами-буфами, – но, несмотря на все старания, возраст начал сказываться. От простой ходьбы она запыхалась, и сквозь шлейф парфюма просачивался характерный кисловато-пыльный запах дыма, дарующего грезы. Мэрион напомнила себе, что сестре уже за тридцать – как, впрочем, скоро будет и ей самой.

Они позвонили в ворота Гильдии моряков и дождались, пока Оуэн выйдет из флигеля со множеством окон. Конечно, он тоже изменился, и Мэрион спросила себя, прошла бы она мимо моряка в униформе, располневшего, с просвечивающим сквозь поредевшие волосы черепом, если бы они повстречались на улице. Затем встал вопрос о том, где бы моряк, работница дома грез и девушка с реки могли бы перекусить; их выбор пал на вычурную таверну в начале Парк-стрит. Там было не слишком многолюдно, играл музыкальный автомат и в воздухе повисла дымка. На стенах висели на гвоздях предметы, знакомые Мэрион и, видимо, имевшие чисто декоративное значение. Сети для ловли креветок, тяпки сборщиков моллюсков, полусгнивший руль… Она с удивлением поняла, что у берегового и речного народа было кое-что общее: их образ жизни теперь считался странноватым, но привлекательным.

– Итак, Мэрион, – сказала Дениз, – ты по-прежнему медсестра?

– Я проработала в больнице четыре года, Дениз.

Сестру не смутил ее тон, она ответила Мэрион красноречивым взглядом: «Мы все знаем, в чем дело».

– Я не понимаю, почему тебя до сих пор так мотает. Уверена, ты могла бы много добиться, если бы занялась чем-то одним. И не думай, – прибавила она, – что в доме грез живется легко.

Оуэн ковырялся в своей тарелке. Его серая с серебряными пуговицами униформа рулевого бросалась в глаза здесь, в Бристоле, где принадлежность к одной из Великих гильдий уже не наделяла весомым авторитетом, как прежде.

– Ну почему люди не могут просто жить в мире друг с другом? – философски заметила Дениз. – Я столько раз помогала всяким младшим счетоводам и старшим закройщикам грезить о победе Запада, что иной раз кажется, будто сама выиграла войну…

– Что я никак не пойму, – проговорил Оуэн, – так это гордости, которую иные испытывают по поводу рабства.

– Здесь это слово не употребляют, – прошипела Дениз.

– Сестренка, ты не понимаешь, о чем говоришь. Людей до сих пор перевозят на кораблях из Африки. О, я знаю, говорят, что все неправда, но это так. Достаточно разок подняться на борт такого корабля, и ты никогда в жизни не прикоснешься к сахару.

– Ну, я сомневаюсь, что… – Дениз умолкла.

– Ладно, – сказал Оуэн. – А как насчет тебя, Мэрион? Какова твоя позиция?

– Я не согласна с кабальным трудом, если ты это имеешь в виду. Но я не понимаю, как лондонские гильдии могут просто принять закон, отменяющий его.

– Расклад такой, – проговорил Оуэн и положил вилку и нож возле тарелки с недоеденным ужином. – Меня перевели на другой корабль. Завтра мне придется отправиться на восток, в Лондон. Его только что переоборудовали в так называемое сторожевое судно. На нем будут пушки…

Последовала долгая пауза. Дениз цыкнула зубом.

– И ты ничего не можешь предпринять?

– Мне пришлось сделать выбор. Если я останусь в Бристоле, то попаду на что-то в том же духе либо в тюрягу. Это не… – Он мрачно усмехнулся. – Не значит, что я стану блюстителем.

Когда они вышли из заведения, снова пошел дождь, и Дениз, опасаясь за свой наряд, поспешила прочь. Напоследок она предложила Мэрион переночевать на диванчике в доме грез, и та отказалась, как делала уже много раз. Они с Оуэном сперва проследили взглядом за сестрой, которая убегала по мокрой улице, а потом вместе вернулись к чертогам Гильдии моряков, посмеиваясь. Дениз всегда была такой забавной.

– Знаешь, Мэрион, ты могла бы остаться…

Она покачала головой. Они стояли у ворот гильдейского дома.

– Моя лодка – мой дом.

– Да уж… мы, моряки, забываем про другие виды судов.

– Не забывай, Оуэн.

– Нет. – Он пристально посмотрел на нее. – Я не забуду. – Попытался улыбнуться. – С мамой повидаешься?

– Хотела заглянуть к ней завтра.

– Передай, что я ее люблю… – Он повернулся. – Мне пора.

Мэрион положила руку на его мокрые эполеты.

– Твои слова, Оуэн… про работорговлю. Выходит, ты служил на таком корабле?

Оуэн моргнул.

– Они хорошо платили, сестренка. – Она почувствовала, как он пожал плечами. – И теперь я просто обязан что-то сделать. Я должен это возместить.

– Даже если придется встать на сторону Востока?

– Даже так. Я знаю, звучит неправильно, но это лучшее, что я смог придумать.

– Тогда удачи.

– Она и тебе не помешает…

Сахарные заводы – «Болт», «Киртлинг» – пахли запустением и влажным пожарищем. Большая часть Бристоля утратила блистающую роскошь, которую демонстрировала еще несколько лет назад, а вот в