Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

В течение третьего десятилетия ХХ века коллективный разум человечества начал постепенно осознавать, что Версальский договор отнюдь не положил конец войне. Да, он прекратил кровопролитие, но лишь для того, чтобы развернуть более субтильную и в конечном счете более разрушительную фазу в традиционной борьбе между суверенными государствами. Само существование независимых суверенных государств – это война, как ее ни назови, белой или красной, но сложное неправильное образование ослепило мир, не позволяя в полной мере осознать этот элементарный факт. Народы побежденных наций тяжело страдали от смутного чувства, что Договор глубоко несправедлив по своей сути. Их заставили его подписать и тем самым признать себя правонарушителями, привлеченными к ответственности. Вполне естественно, что их вдохновляла плохо скрываемая решимость пересмотреть, обойти или проигнорировать его положения при первой же возможности. Вместе с тем державы-победительницы сознавали, что не только унизили своих побежденных врагов, но и поставили в крайне невыгодное положение. Мысль о реванше в равной степени присутствовала поэтому и у победителей, и вместо того, чтобы разоружаться, как это вынуждены были сделать немцы, они нарушили обязательства по Договору: сохранили и увеличили свои военные учреждения.

Оружейные фирмы и подвластные им газеты, естественно, делали все возможное, чтобы усилить этот напор в вооруженной «безопасности». Любое желание французской общественности, скажем, хоть как-то ограничить стремительно возрождающуюся гонку вооружений незамедлительно пресекалось рассказами о секретных арсеналах и таких же секретных учениях в Германии. Патриотические силы во Франции не только поддерживали ее чрезмерно вооруженной против поверженного врага, но и вели тонкую безжалостную финансовую войну, которая, наряду с американскими дипломатическими играми, подавляла любые германские попытки восстановиться социально и экономически.

Более того, державы-победительницы, посчитав, что с их бывшими противниками окончательно покончено, откровенно и в полном соответствии с традициями суверенной государственной системы, занялись первостепенной задачей обойти бывших союзников при разделе трофеев. Их так называемые союзы не вызывали чувства общности. Не прошло и года после подписания Версальского мирного договора, когда в Малой Азии развернулись ожесточенные бои между греками и турками. Греков поддержали англичане, французы и итальянцы – турок. Война завершилась катастрофическим разгромом греков и сожжением города Смирна. Последнее обернулось страшной резней: над женщинами надругались, мужчин и мальчиков грабили, кастрировали или вовсе убивали. Все, кроме турецкого квартала, было разграблено и сожжено. Набережные пылающего города заполнились толпами, охваченными ужасом. Люди в отчаянии пытались ускользнуть на каком-нибудь корабле, прежде чем на них нападут, ограбят, убьют или просто столкнут в воду.

Незадолго до этого турки изгнали французов из древней провинции Киликия и продолжили уничтожать армян, народ столь же древний, как и хетты. Великая война закончилась, но армянам от этого было мало проку, поскольку на них по-прежнему шли с огнем и мечом. Турки убили более двух миллионов.

После Великого мира боевые действия продолжались. На севере и юге России, в Восточной Сибири. Китай стал добычей для полчищ мародеров. Польша захватила Вильно, вторглась в восточную Галицию и сражалась с Россией на Украине, а патриотически настроенные итальянцы изгнали смешанный союзнический гарнизон из Фиуме.

На юго-востоке России разразился настолько страшный голод, что его последствия не смогли смягчить ни Америка, ни Европа. Всегда в довоенные годы голод в любой части света поднимал благотворительный дух в англосаксонском сообществе. Но теперь филантропии заметно поубавилось. В Америке старые обычаи постепенно отмирали. В Британии же их вовсе не осталось.

Вот к чему привела Версальская конференция!

Теперь настала пора прояснить несколько деталей Договора. Отнятый у турок Константинополь удерживался смешанными силами союзников вплоть до 1923 года. После резни в Смирне и воинственной дипломатической перепалки с англичанами Второй Рим вернули Турции.

Определяя границы новых и пересмотренных государств европейского лоскутного одеяла, экономическим здравым смыслом победители пренебрегли практически полностью. Так, например, крестьяне оказались отрезанными от зимних и летних пастбищ, а также от насыщенных рынками городов. Крупные литейные и химико-металлургические заводы – в одной стране, а месторождения и руды – в другой. Обезглавили Вену – финансовый и деловой центр всей Юго-Восточной Европы. Но самым невероятным и катастрофическим безумием Версаля явилось создание свободного города Данцига и того, что стало называться Польским коридором.

Теперь проиллюстрируем Конференцию в ее худшем проявлении. В большей степени, чем когда-либо, возобладала элементарная романтическая идейка, что все немцы априори Плохие; следовательно, всех, кто им противостоит, автоматически следует воспринимать Хорошими. По такой логике поляки подпадали под вторую категорию; соответственно, их выбрали в качестве союзников, и они находились под особой американской защитой. Америка пришла, чтобы свергнуть сильных, а смиренных и кротких возвысить. Подразумевалось, что голодные и страждущие наполнятся добром, а богатые – некогда богатые, – уйдут обездоленными. Ныряя в ад, Германия должна была поднять глаза и увидеть Польшу, подобно Лазарю воскресшую на груди у Вудро Вильсона. Хорошие поляки не только обрели власть над украинцами, белорусами, евреями (которых особенно ненавидели), литовцами и немцами, но и получили важную часть для экономического развития – «выход к морю».

На этом аспекте президент Вильсон особенно настаивал. Швейцария вполне преуспела в довоенной Европе без выхода к морю, но это была совсем другая история. Основная сложность заключалась в том, что никакими этническими красками на карте не указывалось, что Польша может и должна граничить с морем. Пояс проживания померанцев и немцев тянулся через устье Вислы. Польша сильно нуждалась именно в этой транспортной артерии, чтобы вести полноценную торговлю с соседями. Путь для достижения этой задачи виделся довольно простым. В устье Вислы стоял полностью немецкий город – Данциг. Но, будучи немецким, он процветал именно как польская торговая точка. По большому счету польскому импорту и экспорту ничего не мешало. Это был древний, честный, чистый и процветающий город. Девяносто шесть процентов его жителей являлись немцами.

Именно на эту ситуацию и обратила внимание Версальская конференция, вдохновленная волшебной фразой «выход к морю». Даже глубокое убеждение победителей в том, что хороших немцев не бывает, не могло оправдать передачу Данцига под власть Польши. Победители отделили его от Германии и превратили в «свободный город», а к западу добились «выхода к морю» для польского государства, как и задумывал Вильсон. Соответственно, Польша получила широкую полосу Померании (данная территория фактически превратилась в «Коридор» разногласий). У поляков не было порта, сравнимого с Данцигом, поэтому они вознамерились соперничать с немцами в Гдыне, который должен быть чисто польским и который в конечном итоге выдавит немецких торговцев из Данцига.

А для того, чтобы воды Вислы оставались чистыми и сладкими для поляков, насколько позволяло существование Данцига в устье, миротворцы провели границу между Польшей и Восточной Пруссией не обычным способом на середине реки, а на небольшом удалении от прусского берега (Jacques Kayser, La Paix en Pèril, 1931; «Исторические документы», 711 711). Восточногерманское население – крестьяне-земледельцы, рыбаки, пастухи со своими стадами, которым нужно было ходить на водопой, – остановилось перед линией пограничных постов и польской винтовкой в пределах видимости реки. Более того, эта восточная страна была плоской и низменной, и до сих пор от наводнений и возврата к заболоченности ее защищала линия дамб. Теперь же граница пересекала эту линию пять раз, и поскольку поляки не проявляли никакого интереса к этим сооружениям, те быстро вышли из строя. Города Гарнзе и Бишофсведер оказались отрезанными границей от собственных железнодорожных станций.

Но не станем слишком углубляться в детали этого возмутительного урегулирования. Максимум обоснованного раздражения вызывал своей абсурдностью сам Коридор. Грузы курсировали между востоком и западом, параллельно им проходили железнодорожные ветки. Движение между севером и югом осуществлялось через Данциг вдоль великой реки. Теперь поляки решили перекрыть оба потока с тем, чтобы избегать Данцига. Каждый немец, направлявшийся на восток или запад, подвергался ряду пограничных досмотров, вынужден был осуществлять тарифные платежи, и вообще его всячески задерживали по времени. Да еще и окна курьерского поезда, проходящего через Коридор, требовалось закрывать. Отрезанный от торговли с Германией, Данциг обнаружил, что его польский бизнес перенаправляется в Гдыню. Туда же потек французский капитал. В частности, французы вложили средства в строительство новой южной железной дороги.