Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

class="p1">Унижение Данцига не могло не отразиться на немецком самосознании. Коридор волновал немцев, как ничто другое. Это стало доминирующей политической проблемой. Открылись кровоточащие раны в Верхней Силезии и Сааре. Воспоминания и обиды копились в Берлине и Вене.

После подписания Версальского договора Польский коридор являлся, безусловно, самым опасным фактором в европейской политической ситуации. По сути, само наличие этого коридора делало смешными любые попытки разоружения. Загипнотизированное и бессильное европейское государственное управление направилось прямым ходом к возобновлению войны. Фаталистическое отношение к войне как к чему-то по-настоящему ужасному, но неизбежному, что среди европейских политических деятелей было подмечено еще до 1914 года, вновь проявилось и распространилось.

Начало складываться впечатление, что история повторяется. Никто не предлагал ничего конкретного. Политики избегали произносить речи, которые могли бы показаться спорными, непатриотичными или способными нанести ущерб заинтересованным державам.

Глава 11

Импульс отменить войну: почему Лиге Наций не удалось успокоить мир

Прежде чем мы полностью оставим за бортом мрачного идеалиста Вудро Вильсона, чьи усилия оказались напрасными, обратим внимание обучающихся на главные факторы его неудачи. Недостатки его личности не должны отвлекать нас от тщетности его амбиций. Эгоизм и карательное отношение к Центральным державам ярко подчеркивали тот дефект, благодаря которому любая межгосударственная структура была обречена на провал. Для надежной работы мировой системы попросту не существовало должной умственной подготовки. Для поддержания планетарной структуры требовалась крепкая идеология, а ее не было вовсе. Мировое государство в современном виде еще только смутно кем-то задумывалось. О тщательной разработке еще не могло идти речи. Лига оказалась самой поспешной из импровизаций.

В этих условиях потребовалась жизненная энергия де Винда и его соратников, о чем мы сейчас и расскажем. Хаос суверенных государств можно было распутать только путем развития и применения социальной психологии. Вильсон, вероятно, наивно полагал, что сможет, встретившись с несколькими близкими по духу людьми, написать рецепт эффективного человеческого единства. О гигантских масштабах, сложности и глубине стоящей перед ним задачи он, похоже, имел самое поверхностное представление. Он попытался подлатать изношенную систему и выдать ее за что-то принципиально новое. У него отсутствовали планы реконструкции денежной системы, всестороннего развития социализма и революционных изменений в области образования, а ведь только после этого можно было начинать думать о переустройстве мира и безопасности человечества. Да, он был слеп, но, похоже, именно он опередил общую мысль своего века.

Преждевременная и неэффективная Лига являлась скорее препятствием, нежели помощью в достижении мира во всем мире; по сути, почти непреодолимым барьером. Эта организация не позволяла людям свободно размышлять об истинном происхождении основных трудностей. Организации благонамеренных людей, такие, например, как Союз британской лиги наций, стремились поддержать великое начинание, но и они в большей степени мешали, а не помогали. Они, вероятно, могли бы сказать, что это «лучше, чем ничего», хотя правильнее было бы сказать, что фальстарт хуже, чем ничего. В послевоенное десятилетие объем активной конструктивной мысли в общем представлении о мировой политике был необычайно мал. Только когда несостоятельность Лиги вышла за рамки самой очевидности, люди снова начали искать способ объединить мир.

Спустя полтора десятка лет Современное государственное движение все еще проявлялось в отрывочных попытках найти всесторонний набор общих формул для либеральных прогрессивных усилий. Пацифисты, коммунисты, социалисты и прочие «исты» по-прежнему были разобщены, не в полной мере и весьма сбивчиво выражали человеческое недовольство и никак не могли объединиться ради взаимопонимания и сотрудничества. Большая часть их энергии растрачивалась впустую на бесполезные перепалки, взаимную подозрительность, мелкие пристрастные стычки. Только в середине века появилось крохотное тельце Современного государства, стройная пропаганда и образование.

Глава 12

Финансовый крах и моральный дух общества после Версаля

Беспрецедентные масштабы и разрушения Мировой войны, как мы уже отмечали, в значительной степени объяснялись гипертрофией мировой черной металлургии по сравнению с политическими и социальными концепциями. В первое «послевоенное» десятилетие страдания, вызванные непропорциональными событиями, начали проявляться в различных слабых местах слабо связанной ассоциации нашего вида. Война, с экономической точки зрения, являлась судорожным использованием избытка продукции, которую потребитель не успевал распределить и приобрести. Необходимость вести боевые действия и вмешательство в международную торговлю привели к значительному увеличению производственных мощностей во всем мире, и как только открытые военные печи перестали сжигать излишки, миллионы задействованных рабочих оказались вытеснены с рынка труда. Со временем это становилось совершенно очевидным. После войны подготовка к новой войне отнюдь не прекратилась, несмотря на бесконечные разговоры о разоружении. Многие люди оставались при деле, боеприпасы не утилизировались и не уничтожались. Все это не могло выправить ситуацию, только усугубить.

Кроме того, расширяющееся производство энергии сопровождалось сокращением распределительных механизмов, определяющих потребление. Чем эффективнее выпускалась продукция, тем меньше оставалось тех, кто получал зарплату. Чем меньше персонала, тем меньше потребителей. Чем меньше потребителей, тем меньше валовая покупательская способность акционеров и индивидуальных предпринимателей. Таким образом, она сократилась на обоих концах производственного процесса, и обычный инвестор пострадал вместе с получателем зарплаты. Это был так называемый «Парадокс перепроизводства», который очень сильно беспокоил писателей и журналистов третьего десятилетия ХХ века.

Сегодня сам собой возникает вопрос: «Почему же они не приспособились?» Но давайте спросим себя: «А кому там было приспосабливаться?» Сейчас на нас работают современная надстройка прикладной экономической науки, бюро Дэвида Любина и Совет генеральных директоров. В нашем распоряжении – обширнейшие архивы, сотни тысяч специальных станций и наблюдателей, направляющих, корректирующих, распределяющих. А в те времена ничего этого еще не существовало. Корректировку возложили на плечи подслеповатых и скверно организованных сотрудников. Безусловно, человечество было заинтересовано в том, чтобы процветать, но никто фактически не стремился заниматься удержанием общественных дел в рамках процветания. Возникла необходимость пересмотреть свободы предпринимательства, но предприимчивые люди, контролировавшие мировую политику, разумеется, отнюдь не торопились с ними расставаться.

Одновременно с гипертрофией производственной деятельности наблюдалась гипертрофия банковской и финансовой организации. Тем не менее, это была вялая гипертрофия, как результат расширения материального производства, а не компенсаторного и контролирующего развития.

Сегодня нам ясно, что распределение общего мирового продукта является средоточием социальной справедливости и политики. Его следует рассматривать в свете общественной критики и на основании тех или иных нужд. Нам сложно понять отношение людей ХХ века к этим аспектам. Мы не можем доверить эффективный контроль над судами и образовательными учреждениями частным рукам, потому что они тяготеют к извлечению прибыли. Но люди в 1935 году ничего подобного не осознавали. Этот урок человечеству еще только предстояло усвоить.

Состояние дел в банковской сфере образца начала ХХ века сегодня представляется настолько невероятным, что оно стало одной из самых привлекательных и плодотворных областей для всех, кто изучает историческую психологию. Система превратилась в запутанный клубок: она развивалась, но не в рамках какой-либо отчетливой структуры. Поразительно, но не предпринималось даже попыток спрогнозировать, куда все это в конечном итоге приведет. Люди пробовали и то, и это, но не делились друг с другом результатами своих экспериментов. Важнейшее значение в системе стали приобретать резервы, но необходимость публичности в данных вопросах отнюдь не всем была очевидна. Фундаментальные решения, влияющие как на покупательскую способность простых людей, так и на кредитование промышленных предприятий, принимались втайне. Торговые и трудовые взаимоотношения ограничивались или стимулировались также в обстановке секретности. В школах и университетах этому вообще не обучали! Право частного предпринимательства и неприкосновенность частной собственности уважались как Церквями, так и судами. При этом простые люди либо нанимались на работу, либо лишались ее. У человека появлялись накопления, и какое-то время он жил припеваючи, а потом он внезапно их лишался. Но никто не мог предложить внятного и доступного объяснения, по каким именно причинам так происходит. В отличие от нас наши предшественники не обладали четкими знаниями об экономических законах. Странные Таинственные Люди высматривали в тумане уловок и лживых заявлений возможности манипулировать ценами и биржами.

Одним из самых выдающихся Таинственных Людей являлся