Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

– Пусти, пусти! – заверещала Ивонн. Дубинка выпала у нее из рук, но девушка изо всех сил ударила Раймона каблуком по голени. От адской боли у него брызнули слезы, но хватки он не разжал.

– Да разуй ты глаза! – заорал он, невольно цитируя своего отчима. – Оглянись!

От такого вопля можно было и оглохнуть, но главное, что он подействовал. Ивонн вздрогнула, обернулась, и тут же ее тело обмякло. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Раймон смог оттащить ее еще на пару шагов, к тому месту, где застыл в оцепенении Лоренц.

– Да что ты встал столбом? – проорал он мальчишке. – Быстрее! Бежим отсюда! Помоги мне!

Его голос заглушил дружный рев Президентов: «Порка! Порка! Порка!!!» От их криков у Раймона заложило уши. Стая была совсем близко, и Раймон обреченно понял, что им не сбежать. Он увидел, как один из Президентов не удержался на стене и полетел вниз, размахивая руками. А затем раздался влажный шлепок, будто на мостовую упало не человеческое тело, а огромный пузырь с водой. И он лопнул от удара в точности как пузырь, с ног до головы обрызгав Раймона теплым и липким. А затем сильные и влажные руки вцепились в него, вырвали Ивонн из его хватки, а его самого потащили куда-то вверх, выше и выше. Вопль ужаса рванулся из глотки, но еще раньше Раймон Бальбоа отключился.

Глава 83

Сон не отпускал. Хавьер знал, что должен проснуться, знал, что должен разлепить глаза, встать и хоть что-нибудь сделать. Только на деле это оказалось непосильной задачей. Хавьер словно тонул в болоте, состоящем исключительно из красных пятен. Всех оттенков: наметанным взглядом он различал переливы и переходы от бледно-розового к алому, от рубинового к малиновому, и так до такого густого красного, что тот казался черным. Эти пятна не имели ни текстуры, ни формы, один только цвет, и, пока Хавьер смотрел на них, он тоже был цветом. Красным, разумеется, как кровь, что хлещет из перерезанного горла или из разбитого сердца.

В то же время Хавьер осознавал, что это сон. Он знал, что на самом деле лежит на кровати, где именно – не имело значения. И что если он не поторопится выбраться из этой красной свистопляски, то либо обмочится, либо блеванет, а скорее всего – и то и другое одновременно. Не самая радостная перспектива. Хавьеру вовсе не хотелось очутиться в луже отходов собственной жизнедеятельности. К тому же он знал немало историй о людях, захлебнувшихся во сне рвотой, и не горел желанием присоединяться к этой компании. Он должен был проснуться или хотя бы приложить к этому усилия.

С губ сорвался долгий стон. Хавьер услышал его и, хотя красные пятна никуда не исчезли, решил, что это хорошее начало. За стоном последовала парочка ругательств, произнесенных осипшим голосом, – и с этой задачей он худо-бедно справился. Дело оставалось за малым: открыть глаза.

Он попытался раз-другой, но ничего не вышло. Веки будто склеили густой смолой, скрепившей их намертво. Как он ни старался, разлепляться они отказывались. После дюжины безуспешных попыток Хавьер сдался. Ладно, решил он, красные пятна так красные пятна… В конце концов, художник он или кто? И он всегда любил красный цвет, красного цвета много не бывает.

Однако все оказалось не так просто. Позывы организма становились настойчивее, и вскоре игнорировать их стало совсем невмоготу.

– Да гори оно к чертям! – взорвался Хавьер и, подняв руки, разлепил веки пальцами.

Большей глупости он, конечно, не мог придумать. На смену красным пятнам тут же хлынул свет, такой яркий, что Хавьер взвыл от боли. Бесконечно долгий миг ему казалось, что голова сейчас взорвется, не выдержав напора этого света. Сначала лопнут и вытекут глаза, а за ними последуют мозги, или что там от них осталось. Только бы поскорее: мочи нет все это терпеть.

Но смерть к нему не пришла, а боль постепенно унялась, из невыносимой став вполне сносной – ну, как если бы кто-то бил его по затылку резиновой колотушкой. К Хавьеру даже вернулось зрение, и он понял, что свет, который едва не выжег ему глаза, на самом деле слабый и тусклый, от желтой лампочки под потолком… Жизнь определенно налаживалась. Если б не этот распроклятый мочевой пузырь… И какой идиот его придумал?!

Хавьер приподнялся на локтях и огляделся, пытаясь понять, где он находится. Какая-то комната с жирными обоями, пыльное окно, за которым не видно ничего, кроме серого неба. Негусто, негусто, но это точно не пыточная камера в подвалах Тайной Жандармерии. И на том спасибо, тем более что в дальнем конце комнаты Хавьер приметил многообещающую дверь, за которой вполне мог оказаться сортир. Осталось лишь туда добраться. И времени у него было в обрез.

Собрав силы, Хавьер скинул ноги на пол, чувствуя себя кем-то вроде марионетки с перерезанными нитями. Ноги вроде слушались, но не сразу и с неохотой. Тяжелые башмаки грохнули о паркет. Хавьер задумался. Ну и какой из этого можно сделать вывод? Только такой, что спал он в обуви, а раз так, значит, это не постель женщины. Любая женщина первым делом озаботилась бы стянуть с него башмаки.

Организм попытался возмутиться тем, что его без спроса перевели из горизонтального положения в вертикальное, но несколько глубоких вдохов сделали свое дело. И тогда Хавьер решился на следующий отчаянный шаг: он встал, опираясь о спинку кровати.

Как ни странно, но и это ему удалось, хотя желудок, не вытерпев подобных издевательств, и попытался исторгнуть свое содержимое. Но исторгать оказалось нечего: Хавьер практически ничего не ел, больше пил, и все ограничилось парой пятен на рубашке и горечью во рту. Довольный таким поворотом, Хавьер приступил к исполнению следующего пункта плана: добраться до унитаза.

Идти напрямик было короче, но рискованно, потому Хавьер двинулся вдоль стены, держась за нее то одной, а то и двумя руками. Дело продвигалось с трудом: колени отказывались сгибаться, да еще и пол под ногами ходил ходуном. Не иначе как его угораздило очнуться в разгар землетрясения или на корабле. Стены тоже не стояли на месте… Но, стиснув зубы, Хавьер упрямо продвигался к своей цели. Плевать он хотел на землетрясения, наводнения, извержения вулканов и прочие катаклизмы. Ничто его не остановит. Художник он или кто? А художников от обычных людей