Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

Это каким же образом он собрался ему помогать? Понесет на закорках, что ли? И что самое обидное, Раймон нисколько не сомневался, что мальчишке такое по силам. Даже подумать страшно, как это будет выглядеть со стороны и что скажет Ивонн. Если она вообще что-нибудь скажет, а то ведь подожмет губы и закатит глаза.

– Благодарю, юноша, – с печальной улыбкой сказал Раймон. – Но я как-нибудь сам.

Лоренц не стал настаивать и поспешил догонять ускакавшую вперед Ивонн. Раймону же оставалось только стиснуть зубы. Жизнь – это боль и сплошная несправедливость.

Так они прошли два квартала, когда на пути оказалась совершенно неожиданная преграда. Во всяком случае, неожиданная для Раймона, поскольку он смотрел исключительно под ноги и думал лишь о том, каким будет следующий шаг, – довольно медитативное занятие. Очнулся он, когда Лоренц громко сказал «Это еще что такое?», а Ивонн смачно выругалась. Только тогда Раймон поднял глаза.

– Хм… – сказал он и, чуть помедлив, добавил: – Хм…

Сперва Раймон подумал, что он все-таки поспешил объявить себя трезвым. Видимо, что-то еще оставалось в желудке и теперь вот добралось до мозгов. Потому что на трезвую голову такого не увидишь, а вот на пьяную случалось видеть и не такое. Однако удивленные возгласы мальчишки и грубая брань Ивонн заставили его насторожиться. Ладно он, но они-то наверняка были трезвыми?

– Хм…

Почесав затылок, Раймон захромал навстречу неведомому чуду.

Поперек улицы выросла стена, причем выросла в прямом смысле слова. Высотой она была до третьего этажа и состояла из плотно переплетенных стеблей каких-то растений вроде плюща или девичьего винограда, разве что стебли были гладкими и лоснящимися, будто смазанные жиром. Раймон не сразу вспомнил, как называются подобные штуки. Лианы, точно, как в этих самых, в джунглях.

Раймон нахмурился. Может, он и не отличался большим умом, но кое-какие знания в черепной коробке имелись. Например, он помнил, что джунгли – это такая штука, которая растет далеко на юге, а вовсе не в Столице. Откуда тогда они взялись? Да еще и улицу перегородили… Это было неправильно. Слова Ивонн только подтвердили его догадку.

– Что это за дрянь? – задыхаясь, проговорила певица. – Что за дрянь?

Она с силой пнула основание стены из растений, но та не шелохнулась, твердая и неприступная. Самые большие лианы, толщиной с бедро взрослого мужчины, образовывали некое подобие каркаса, вокруг которого вились лианы поменьше, в обхвате с запястье, а уже между ними разместились совсем маленькие ростки, с палец. В целом это напоминало плетение какой-то ткани, точнее Раймон сказать не мог, поскольку не разбирался в вопросе, однако его удивила строгая упорядоченность линий. Удивила и насторожила. Вроде так быть не должно? Впрочем, и стены этой быть не должно.

С опаской Раймон приблизился к сплетению лиан и потрогал одну из них пальцем. На ощупь она оказалась плотная и упругая, как резина. На мгновение ему показалось, что стебель завибрировал в ответ на прикосновение, но эта дрожь могла быть и отголосками от ударов Ивонн: та в припадке ярости продолжала пинать стену. Лоренц с выражением тупого удивления на физиономии стоял чуть в стороне и чесал затылок. Случившееся было настолько далеко за пределами его понимания, что мальчишка впал в прострацию и даже не пытался помочь прекрасной даме. Несмотря на всю абсурдность ситуации, Раймон почувствовал злорадство.

Он снова дотронулся до стены, на этот раз чуть более уверенно, проверяя, действительно ли она такая прочная и если уж нельзя через нее пробиться, то, может, получится через нее перелезть? Не то чтобы его прельщала идея карабкаться на верхотуру, но мысль о том, что так можно выделиться перед Ивонн, грела душу. Будет знать, что и Раймон Бальбоа не лыком шит! Впрочем, к его сожалению, а в чем-то и к радости, стебли оказались слишком скользкими.

– Да что же это такое?! – крикнула Ивонн и набросилась на стену уже с кулаками. – Ну почему, почему именно сейчас?!

Ее лицо раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, а по щекам катились крупные капли. И тут Раймон вдруг понял, что ее ничуть не заботит невозможность этой стены, а вот то, что стена встала у нее на пути, повергло ее в пучину отчаянья. Если бы Ивонн начала заламывать руки и рвать на себе волосы, Раймон бы нисколько не удивился. Бедняжка… И всё ради кого? Ради глупого оболтуса, который не в состоянии оценить, какое сокровище ему досталось. Нет, Хавьер ему, конечно, друг, но…

– Э… – проговорил Раймон, не представляя, что тут еще можно сказать.

Впрочем, и этого говорить не стоило. Ивонн мгновенно обернулась на звук.

– Э? – передразнила она. – Что значит твое «э»?

Раймон смутился, он не привык к такому напору.

– Ну… Это… Ну…

Ивонн закатила глаза.

– Вот почему ты такой идиот?! Пожалуйста, хоть сейчас возьми себя в руки! Сделай хоть что-нибудь, или, клянусь всеми святыми, я собственноручно оторву тебе яйца!

Не то чтобы Раймона напугала ее угроза, но какой мужчина может без боли в сердце смотреть на деву в беде? А уж если эта дева взывает о помощи… Раймон подбоченился. «Сделай хоть что-нибудь»? Отлично. Хорошо. Он сделает. Осталось только понять, что именно.

Он снова повернулся к стене из растений, снова потрогал ее пальцем, дивясь неприятной упругости. Итак, что же тут? Стена, которую не обойти, через которую не пробиться и через которую не перелезть. На первый взгляд нерешаемая задачка. Но как говаривал его отчим: «Раймон, разуй глаза!» Нерешаемых задач не бывает, нужно лишь взглянуть на проблему под правильным углом. Раймон поднял взгляд.

У основания стены стебли были гладкими, но дальше, на высоте в полтора-два человеческих роста, Раймон увидел пучки мясистых листьев, блестящих, будто покрытых лаком, а еще выше со стены свисали крупные цветочные грозди – каждый бутон размером с кочан капусты и даже больше. Цветы Раймону не понравились. Бледные лепестки с лиловыми прожилками наводили на мысли о жирных личинках, из тех, что инстинктивно хочется растоптать. Отвращение вызывала даже форма бутонов: их как будто вывернуло наизнанку, и обнажилось мерзкое гнилое нутро.

Три раза в год Раймон с отчимом ходили проведать могилу его матери, и всякий раз отчим покупал большой букет белых лилий. Отчим утверждал, что мать обожала эти цветы, хотя сам Раймон ничего такого не помнил. Так или иначе, но за годы у Раймона сформировалась устойчивая связь между лилиями и могилами. И пусть цветы на стене были только похожи на лилии, глядя на них, он вспомнил именно о кладбищенской грязи.

Раймон замотал головой: не о том