Дневник времён заразы - Яцек Пекара

class="p1">Но глаза его при этом как-то так блеснули, что я был уверен: у него для нас припасена особая история, и у него язык чешется, чтобы поскорее ее рассказать.

— Это известно, — вставил Людвиг. — Теперь людишки все время, вместо того чтобы поговорить о том о сем, только и толкуют что о болезни. А ты уже болел? А твои болели? — начал он допытываться театрально писклявым, назойливым голосом. — А что сделаешь, если заболеют? А знаешь, может, какое верное лекарство? А…

— Ничего удивительного, что говорят о том, что их гнетет и мучает, и чего они боятся, — прервал я его. — Может, такие разговоры просто примиряют их со страхом…

— О, это уж точно помогает. — Людвиг поднял палец. — Почти так же, как разговор о льве, который как раз выламывает прутья клетки.

Я махнул рукой.

— А чего бы ты хотел, чтобы они делали? — спросил я. — Они не могут жить так, как жили до сих пор, раз видят, что люди вокруг них постоянно умирают…

Горожанин, что к нам подсел и теперь внимательно нас слушал, вдруг решил вмешаться в разговор.

— Ваша инквизиторская милость справедливо заметили, что люди все время говорят о новых, чудесных способах излечиться от кашлюхи, либо же предотвратить ее заражение.

— Ого, так мы уже знаем, что у тебя для нас есть интересного. — Я улыбнулся. — Новая панацея.

— То есть как, с вашего позволения? — Он сощурил глаза.

— Новое чудодейственное лекарство, — объяснил я. — Разве не об этом ты жаждешь нам поведать?

Горожанин развел руками.

— Вы, господин инквизитор, читаете людей, словно в открытую книгу, — сказал он с пафосом и улыбнулся очень широко.

Я снова щедро подлил ему хмельного.

— Так не держи же нас в неведении и говори скорее, — велел я. — Какой же это чудесный способ от кашлюхи изобрели недавно наши почтенные горожане?

Он сделал три быстрых глотка, облизался, еще раз улыбнулся, окинул нас взглядом и произнес:

— Ко-ро-вьи ле-пёш-ки.

Я выждал мгновение, но поскольку он лишь молча смотрел на меня с довольным выражением лица, я спросил:

— И что же с ними?

— Собираете на лугу свеженькие, горячие, еще дымящиеся коровьи лепешки, — начал он объяснять. А говорил он с такой нежностью в голосе, словно в его воображении эти коровьи лепешки только что превратились в румяные пшеничные оладьи с яблоками. — Ложитесь нагишом на траву, а товарищ или товарка вашей оздоровительной процедуры обкладывает вас этими лепешками, особенно в области груди и рта. — Он поднял указательный палец. — Рта для того, чтобы вы глубоко вдыхали в легкие сей целительный аромат.

— Звучит превосходно, — заключил я с каменным лицом.

— Правда? — Он просиял. — Видели бы вы наших почтенных горожан, как они караулят коров, только и ждут, пока которая начнет испражняться.

— Я видел, — вставил Людвиг. — Так они подрались за это коровье дерьмо, что чуть друг друга не поубивали.

— И ты нам ничего не сказал? — Я посмотрел на него с укором.

— Прости. — Он развел руками.

— К сожалению, так и случается, — вздохнул горожанин. — Ибо желание выздороветь среди людей столь велико, что они без зазрения совести убьют всякого, кто встанет на пути этого желания.

— Обычно лучше быть здоровым, чем больным, — заметил я. — Так что меня не удивляет подобное рвение.

— Они тянули этих коров за хвост, чтобы побудить их к испражнению, — снова заговорил Людвиг. — И я знаю, что тогда одного из них корова так лягнула, что размозжила ему череп.

Я рассмеялся.

— Что ж, здоровье стоит дорого, — констатировал я. — Но хоть я и не деревенский парень, мне все же кажется, что корова устроена не так, чтобы дерганье за хвост могло заставить ее испражниться… Или я ошибаюсь?

— Разумеется, не так, — пожав плечами, ответил Людвиг.

— Когда владельцы коров узнали, что творится на пастбищах и лугах, они тут же туда прибежали, — продолжал рассказывать горожанин. — И сразу же начали эти коровьи лепешки продавать, а тех, кто хотел лечиться даром, били и травили собаками.

— Ну, там, должно быть, разразилась знатная потасовка, — догадался я. — А много ли владельцы просили за такой коровий навоз?

— О, господин! — Горожанин воздел руки. — Начали с полкроны, но цена быстро выросла вдесятеро, таков был спрос в народе.

— Люди хотят лечиться, — молвил я. — Весьма здоровый симптом.

— Я слышал когда-то о другом лечении, — сказал Людвиг. — А вспомнилось мне это потому, что оно также было связано с использованием экскрементов.

— А от какой болезни оно должно было помогать? — заинтересовался горожанин.

— Согласно прекрасной теории: от всех, — ответил мой товарищ.

— Э-э, от всех болезней, пожалуй, ничего на свете не поможет, — скривился горожанин, после чего быстро взглянул на меня. — За исключением пламенной и искренней молитвы, разумеется, — добавил он.

— И что же с этими экскрементами? — спросил я.

— Их смешивали в ведре с теплой водой и давали больному выпить, — с улыбкой произнес Людвиг.

Я и прежде слышал о подобных безрассудных действиях, поэтому тоже лишь улыбнулся, но горожанин аж отвернулся, сплюнул через плечо и содрогнулся.

— А помогало? — спросил он наконец, после чего, как я полагаю, снова представил себе это лечение, ибо опять сплюнул с отвращением.

— Помилуйте, как же питье разболтанного с водой дерьма могло кому-то помочь? — спросил я. — Суеверия, да и только.

— Да уж, суеверия. — Он облегченно закивал. — Дураков не сеют, вот и все, что я вам скажу, — заявил он. — Хотя… — добавил он мгновение спустя, — ведь и на нашем лугу я видел одного юношу, о, я его, впрочем, знаю, парень из вполне приличной семьи, как он бросился на свежую, еще дымящуюся коровью лепешку и, видя, что не успеет использовать ее как припарку, потому что люди бегут, чтобы ее у него отобрать, принялся жадно ее пожирать, чтобы хоть такое иметь лечение. И когда вопящая толпа добежала до него, то уже ничего не осталось, кроме грязной травы.

— Мерзость, — с искренним убеждением и столь же искренним отвращением заявил Людвиг. — Слава Богу, что я подобных выходок не видел.

— Так уж оно и есть, господа, что люди, когда боятся болезни, так сильно хотят выздороветь, так сильно… — Горожанин глубоко наклонился над столом и вцепился пальцами в столешницу. — Что от этой всепоглощающей воли к выздоровлению в конце концов и умирают.

— Умирают от глупости, а не от воли к выздоровлению, — поправил я его слова и пожал плечами.

— А почем знать, что есть мудрость? — не согласился со мной горожанин. — Ведь подумайте сами, что делать, как поступить простому человеку, когда он слышит, что один лекарь говорит так, другой — эдак, а третий с ними не согласен и говорит совсем по-иному. Так