Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— Дело в нашем городе. В нашем! Здесь и сейчас!

Я с минуту внимательно на него смотрел.

— Вы хотите отравить жителей Вейльбурга? — спросил я наконец. — Я бы советовал вам не только здесь, в нынешние тяжкие времена, но и где бы то ни было и когда бы то ни было остерегаться не только совершать подобное, но даже и говорить на такие темы вслух. Скажу вам больше: лучше бы вам о подобных вещах и не помышлять.

— Ни в коем случае не отравить! — воскликнул он. — Закалить! Разве люди, что для здоровья плещутся в ледяной воде, не приобретают с каждым омовением всё большую устойчивость к холоду?

— Как ни назови, — пробормотал я после паузы. — По сути, вы хотели бы отравить людей, чтобы благодаря этому отравлению они стали более устойчивы к яду. — Я поднял руку, чтобы он не перебивал. — Мне известна история Митридата, царя Понтийского, который, принимая малые дозы ядов, так хорошо себя к ним приучил, что позже ему пришлось покончить с собой, пронзив себя мечом, ибо ни один яд на него уже не действовал…

— Вот видите! — в очередной раз обрадованно хлопнул в ладоши аптекарь. — Именно это я и имею в виду… Более или менее…

— А если вы их при этом убьёте? Не говоря уже о прочих последствиях, ведь толпа вас живьём камнями побьёт, — спросил я.

На этот раз он уже не пытался возразить; очевидно, он был о ближних того же мнения, что и я, и знал, что от разочарования до смертоносной ярости путь короток и прост. Впрочем, черта эта была свойственна не только простонародью, но и благородным. А может, благородные были даже более склонны к вспышкам гнева под влиянием обманутых надежд, особенно если доселе мир оберегал их от разочарований.

— Не могли бы вы выслушать меня спокойно и, пока я не дойду до конца, ни в чём не обвинять? — угрюмо спросил он.

Я развёл руками.

— Договорились, — сказал я. — Повторю в таком случае слова Менандра, что «нет ничего полезнее молчания», и тотчас обращаюсь в камень.

Он посмотрел на меня с явным подозрением, конечно, не потому, что думал, будто я начну превращаться в глыбу, но, вероятно, размышляя, во-первых, не насмехаюсь ли я над ним, во-вторых, сдержу ли я обещание, а в-третьих, поди, кто, чёрт возьми, этот Менандр, которого я упомянул.

— Я много разговаривал с людьми, — сказал он. — И с теми, кто кашлял сильно, и с теми, кто кашлял слабо. А также с теми, кто от болезни оправился, и с теми, кто умер…

Я хотел было что-то сказать, но вспомнил об обещании и промолчал. Баум, однако, заметил мой насмешливый взгляд.

— С теми, кто умер, я разговаривал, прежде чем они умерли, — заявил он, отчётливо выделяя слово «прежде».

Затем он с минуту смотрел на меня, словно ожидая какого-то комментария, и наконец вздохнул, и продолжил:

— И вот в ходе этих бесчисленных бесед я заметил одно совпадение, которое поначалу показалось мне случайным, но затем начало обретать силу закономерности. Знаете, что это было за совпадение?

Я покачал головой.

— А то, что все те, кто кашлял несколько дней, а потом кашлять переставал, больше никогда уже не заболевали. Да, порой они бывали слабее, чем до заражения, но это ведь вещи, известные любому медику или аптекарю.

На этот раз я кивнул.

— И вовсе не это… — он поднял указательный палец, — меня удивило и навело на мысль. Хотя, с другой стороны, это тоже важно, ибо многие предпочтут заболеть, переболеть, выздороветь и быть уже в безопасности, чем жить в вечном страхе перед невидимым врагом…

— Если только не умрут раньше, — вставил я, решив всё же нарушить данное обещание молчать.

— Что поделать, — вздохнул он. — Или так, или эдак. Но позвольте дальше, к делу: из моих подсчётов следует, что умирает не более одного из десяти кашляющих, хотя, конечно, в этом случае я не претендую на высокую точность результата.

Что ж, я-то полагал, что смертность не так высока, но, в конце концов, это Баум разговаривал с больными, а не я, так что, может, он и был прав.

— Однако то, что я вам сейчас скажу, — на сей раз он нацелил на меня указательные пальцы обеих рук, — способно полностью изменить судьбу сего города и избавить его граждан и от болезни, и от страха.

Это я уже слышал в начале нашего разговора, который начался довольно давно, и потому понадеялся, что на сей раз мы перейдём от туманных патетических заверений к описанию конкретных способов.

— Так вот, мастер Маддердин, — торжественно и с высоко поднятой головой продолжал он, — я убеждён, что каждый человек, который ранее болел лихорадкой на губах, повторяю: каждый, кто носил на устах следы этого досадного недуга, так вот, каждый такой человек перенесёт кашлюху без особого вреда и, более того, быстро поправится!

Я долго смотрел на него в молчании.

— Какое, к дьяволу, отношение язвы на губах имеют к кашлю? — спросил я и махнул рукой. — Эх… а я-то думал, что и впрямь услышу от вас о каком-то чуде, — разочарованно добавил я.

Баум даже побагровел от возмущения.

— Это и есть чудо! — вскричал он. — Раз уж я установил, что тот, кто болеет лихорадкой на губах, тот переживает кашлюху, то достаточно заразиться этой досадной, хоть и безвредной лихорадкой, чтобы раз и навсегда избавиться от страха перед грозной кашлюхой. Теперь вы понимаете?

Я кивнул.

— Весной у меня на губах была лихорадка, — признался я после недолгого раздумья. — Дьявольски меня это злило, потому что губы сначала опухли, а потом то заживали, то болезненно трескались.

— Вот именно! — Он улыбнулся с триумфом. — Потому-то весь город кашляет, а вы, да простите вы меня, здоровы как бык. И теперь нам остаётся одно. Мы должны заразить весь город лихорадкой на губах! — Последнюю фразу он выкрикнул с таким радостным энтузиазмом, а глаза его так блестели, что я был уверен: именно так, должно быть, выглядел осчастливленный Архимед, бегающий по улицам Афин и пристающий к прохожим.

— Я слышу, вы говорите во множественном числе, — произнёс я. — И уверяю вас, совершенно напрасно, ибо я не желаю иметь с подобной курацией ничего общего.

Он яростно махнул рукой.

— Я прекрасно справлюсь и без вас! — самоуверенно воскликнул он. — Я уже нашёл двоих людей с такой лихорадкой, что просто позавидуешь. Опухшей, воспалённой, набухшей… — восхитился он и даже потёр руки от восторга.

— И что вы прикажете этим людям делать? Облизывать желающих? Целовать?

Он поморщился.

— Ну что вы! —