Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— Эх, не жалейте, — легкомысленно бросил я. — Подумайте лучше, что уже сегодня будете сидеть за одним столом с самим Господом Всемогущим, и слава Его снизойдет на вас и осветит вам вечность. Замолвите, если будет на то ваша милость, доброе слово нашему Господу и обо мне.

— Не знаю, был ли я хорошим человеком, — слабо вымолвил он, и в глазах его показались слезы.

— А вы искренне раскаиваетесь в совершенных грехах? — спросил я.

— Раскаиваюсь, — ответил он, уже плача. — Очень раскаиваюсь.

Я положил ему руку на лоб.

— Тогда я, властью, данной мне нашей святой Церковью, дарую тебе прощение, — торжественно произнес я. — И уверяю, что на самый справедливый Суд Господень ты отправишься в мире.

Он прикрыл глаза. На его лице отразилось облегчение, а на губах появилась слабая улыбка.

— Останьтесь со мной до конца, — попросил он.

— Я никуда не собираюсь, — ответил я.

— Расскажите мне что-нибудь… перед сном.

— Знаете историю о Семи Великих Римлянах? — спросил я. — Наверняка вы когда-нибудь слышали одну из ее версий, не так ли? Но я расскажу вам столько, сколько знаю сам, может, вам понравится.

Он слабо кивнул в знак согласия.

— Случилось так, что в триста тридцать третьем году от Рождества Господа Нашего Иисуса Христа и триста лет спустя после взятия Рима Армией Божьей, Священной Римской империей правил слабый и неумелый император Гонорий, — начал я. — Во времена его правления шла великая война с персами…

Баум лежал с закрытыми глазами, лишь едва заметно дыша, а из уголка его рта стекала кровь. Я взял его руку в обе свои и продолжал рассказывать.

— В Рим вернулся овеянный воинской славой трибун Децим Кассий, который и станет героем нашего повествования, — говорил я. — Однако оказалось, что в Риме его ждут не слава и не награды, а отданный при императорском дворе приказ принять участие в самоубийственной миссии. Ему было велено вместе с горсткой ветеранов и соратников, с людьми, которых позже в преданиях и легендах назовут Семью Великими Римлянами, отправиться далеко за пределы Империи, вглубь враждебных и необъятных пущ Западной Германии…

Я передвинул пальцы на запястье аптекаря и уже не мог нащупать пульс. Тогда я умолк, наклонился над Баумом и сперва приложил пальцы к его шее, а затем ухо — ко рту лежащего. И когда я не нащупал ни пульса, ни дыхания, мне стало ясно, что добрый аптекарь отошел во славу Господа. Что ж, теперь он познавал тайны, над разгадкой которых бились теологи, теперь он открывал великую книгу, страницы которой были сокрыты от всех живущих.

— И конец есть начало и новая надежда, — торжественно произнес я, закрыл ему веки и встал.

Что ж, теперь пришло время, чтобы скорбь уступила место праведной мести во имя справедливости. А это была задача, для которой мы, инквизиторы, как ни крути, и были созданы.

* * *

На улицах любого города нашей благословенной Империи так и кишит всяческим сбродом обоих полов (а может, и не только обоих, ибо кто их разберет в наши-то безумные времена!). Молодыми, старыми и такими, что и возраста их не определишь. Короче говоря, промышляют они непростым ремеслом — выжить со дня на день. В Вейльбурге в эти тяжкие дни их словно поубавилось: одних уже придушила кашлюха, а иные отлеживались по закоулкам, харкали, отплевывались и хрипели, и носа на люди не казали, чтобы не навлечь на свою голову беду еще большую. Среди этих уличных оборванцев были не только попрошайки и воры, но и работяги, готовые трудиться за жалкую поденную плату. Меня, однако, сейчас занимал совсем иной народец, а именно — уличная шпана, что промышляет невесть чем, живет тем, что под руку подвернется, но огромное их достоинство в том, что, обитая на улице и будучи от природы своей шустрыми и сообразительными, они знают всё и про всех. А если чего и не знают в данный момент, то живо все прознают, ибо попросту умеют искать. Именно такой паренек мне сегодня и был нужен, и как раз такого я и заприметил стоящим в тени у костела и грызущим собственные ногти. Я знал этого сорванца, помнится, Людвиг как-то пользовался его услугами.

— А ну-ка иди сюда, шельмец, — поманил я его рукой.

Он подбежал резво и охотно, прекрасно понимая, что подобный зов сулит возможность заработать пару грошей. А промедли он или выкажи мало энтузиазма, все могло бы закончиться тумаком или трепкой за ухо.

— К вашим услугам, мастер инквизитор, — крикнул он, осклабившись щербатым ртом.

— Хочешь заработать пару грошей?

— А кто ж не хочет, мастер инквизитор!? Только дурак откажется. Косточки кому-нибудь размять или пятки подпалить?

— Я гляжу, шуточки у тебя в ходу, — пробормотал я. — Может, мне поискать кого-нибудь посерьезнее?

— Нет, нет! — Он испуганно замахал руками. — Простите, мастер инквизитор, но иной раз такая зависть берет, что вы можете пытать кого угодно, и никто вам худого слова не скажет…

Разумеется, мне даже не хотелось отвечать на тот вздор, что он нес, поэтому я спросил:

— Знаешь лекарей по фамилии Крумм и Пуффмайстер?

— Еще бы не знать! — возмутился он. — Я в Вейльбурге всех, кого надо, знаю. А если и не знаю кого, так вы только укажите, и через час я буду знать о нем больше, чем его родная мать. — Чтобы придать своим словам веса, он с таким усердием ударил себя в грудь, что гул пошел.

— Очень хорошо. Смышленый ты парень, — похвалил я его. — Есть у меня для тебя задание. — Я поднял указательный палец. — Покрутись-ка у домов этих докторов, погляди, нет ли у кого из их слуг, помощников или подмастерьев раненой руки. — Я стукнул пальцем по своей ладони. — Сдается мне, рана серьезная, — добавил я. — Так что может быть замотана какой-нибудь тряпкой или бинтом.

— Будет сделано!

— Так чего ждешь, проваливай, — сурово взглянул я на него.

— Прошу прощения, мастер инквизитор, но в такую жару не мешало бы промочить горло, — сказал он заискивающим тоном. — А у меня со вчерашнего дня и крошки во рту не было!

— И очень хорошо, — бросил я, ткнув его кулаком в живот. — Может, пузо свое сгонишь, если жрать меньше будешь…

— Но, мастер! — Он умоляюще сложил руки, но предусмотрительно отступил на шаг, чтобы оказаться вне досягаемости моей руки и не получить добавки.

— Найдешь того, кого я велел, перепадет тебе грош-другой, — пообещал я. — А теперь лети отсюда, пока не рассердил меня. Найдешь меня «У Поющего Козлика».

* * *

«У Поющего Козлика» было