Опасные видения - Коллектив авторов

Из-под мышек по ребрам побежал холодный пот. «Не паниковать, – думал он в уголке мозга. – Да поможет мне теперь Бог». Но обратился он к своей подготовке. Психосоматика: контролировать симптомы, выровнять дыхание, приказать пульсу замедлиться – и тогда со страхом смерти можно справиться. Он молод, а значит, ему есть что терять. Но философы Утопии все-таки хорошо натаскивали доверенных им детей. Ты вырастешь мужчиной, говорили ему, а гордость человечества в том, что нас не сковывают инстинкты и рефлекс: мы свободны именно потому, что можем подчинять себя своей воле.

Ему никак не выдать себя за обычного гражданина Норланда (нет, здесь говорили «мутман»). Как минимум слишком заметен греческий акцент. Но зато он мог бы убедить пилота, всего на пару минут, что он родом из какой-то другой страны этой истории. Ясон выбрал тон погрубее – частичная маскировка – и добавил ожидаемой надменности:

– Кто вы? Что вам нужно?

– Рунольф Эйнарссон, капитан в хирде[115] Оттара Торкельсона, шерифа Норланда. Я преследую того, кто навлек его гнев на свою голову. Назовите свое имя.

«Рунольф, – подумал Ясон. – А как же, помню я тебя, темный и высокий из-за своей тиркерской линии родословной, но вот твои голубые глаза пришли из веков задолго до Туле». И сразу следом – в той своей отрешенной частичке, что наблюдала за происходящим со стороны: «Нет, это я путаю истории. Я называю автохтонов эрифрейцами, а ты называешь страну своих европейских предков Данарик».

– Я Сипек, купец из Меяко, – сказал Ясон. Он не замедлялся. До границы всего несколько стадий, так бешено он мчал в ночи после побега из замка шерифа. Надежд успеть к самой границе не было, но каждый оборот колес делал его все ближе. От скорости лес смазался в зеленое пятно.

– Коль так, я и в самом деле приношу извинения, что задержал вас, – затрещал голос Рунольфа. – Обратитесь к шерифу – и он мигом вышлет гельд[116] за попрание ваших прав. И все же я обязан попросить вас остановиться и покинуть машину, чтобы проверить ваше лицо провидцем.

– Почему? – Выиграна еще пара секунд.

– В Эмвик являлся гость с Родины. – (То есть Европы.) – Оттар Торкельсон любезно его принял. В ответ же гость совершил то, что можно очистить лишь смертью. Вместо того чтоб схлестнуться с Оттаром на вальфилде, он похитил машину той же марки, что и ваша, и бежал.

– Не стоит ли назвать его нитингом[117] пред народом?

(Я знаю хотя бы какие-то из их варварских обычаев!)

– Странные слова для меяканина. Остановитесь немедля и выходите, не то я открываю огонь.

Ясон заметил, что сжимает зубы до боли. Ну как тут, во имя Аида, запомнить сотни мелких регионов, на которые поделен континент, где каждый – со своими обычаями? Вестфалия – клубок более запутанный, чем вся Земля, вместе взятая, – в той истории, где это же самое место зовется Америкой. «Что ж, – подумал он, – а теперь мы узнаем, каковы мои шансы вновь услышать, как это место называют Утопией».

– Ну хорошо, – ответил он. – Вы не оставляете мне выбора. Но я обязательно потребую компенсацию за это оскорбление.

Он остановился настолько медленно, насколько осмеливался. Дорога вилась вперед твердой черной лентой, прорезаясь через массив деревьев. Он не знал, вырубались ли эти леса хоть когда-нибудь. Скорее всего, когда люди впервые преодолели Пенталимн (здесь называя их Пятью морями), чтобы основать Эмвик на том месте, где в Америке находился Дулут, а в Утопии – Ликополь. В те дни Норланд простирался по всему озерному краю. Но потом начались войны с дакота и мадьярами, появились границы; и развитие торговли, в последнее время – синтетическими товарами, позволило местным заниматься в своей стране только охотой, которую они так дико любили. За триста лет коренной лес вполне может восстановиться.

Перед внутренним взором резко явились окрестности, какими он их знал у себя дома: упорядоченные рощи и сады, деревни, распланированные как для красоты, так и для пользы, гибкие смуглые тела на спортивных полях, музыка под лунным сиянием… Да даже страшная Америка человечней этой лесной глуши.

Видение пропало, затерялось во множестве измерений пространства-времени, он был один – и смерть парила в небесах. «И хватит уже жалеть себя, идиот! Направляй все силы на выживание».

Машина остановилась у самой обочины. Ясон собрался, открыл дверь и выскочил.

Возможно, рация позади чертыхнулась. Джет заложил вираж и спикировал, как ястреб. Вслед за ним обрушились пули.

А затем он уже был среди деревьев. Они укрыли его рябой от солнечного света тенью. Их стволы высились с могучей мужской силой, их ветви благоухали так, что позавидовала бы и женщина. Смягчала шаги опавшая хвоя, пел дрозд, остужал щеки легкий ветерок. Он залег за пнем с одышкой и сердцебиением, что едва ли не заглушали зловещий свист над головой.

Наконец тот затих. Должно быть, Рунольфа вызвали к лорду. Оттар пришлет сюда лошадей и гончих – единственный способ преследовать человека в лесу. Но у Ясона еще оставалось несколько часов форы.

А потом… Он вспомнил свою подготовку, сел и задумался. Если Сократ, чувствуя после кубка полыни разливающийся по телу холодок, мог вещать юношам Афин, то и Ясон Филиппу может прикинуть свои шансы. Ведь он все-таки еще жив.

Он составил мысленный список всего, что у него есть. Местный пистолет огнестрельного типа; компас; полный карман золотых и серебряных монет; плащ, который может служить одеялом, поверх костюма Центральной Вестфалии – рубашка-штаны-ботинки. И он сам, главное орудие. Высокий, широкоплечий, со светлыми волосами и коротким носом, наследием галльских предков, – и подготовка от тех, кто выигрывал лавры в Олимпейоне. Его разум, вся его нервная система стоили еще больше. Педагоги Утопии вылепили логическое, семантическое сознание – мышление такое же естественное для него, как дыхание; память находилась под таким контролем, что он не нуждался в карте; несмотря на одну роковую ошибку, он знал, что справится и с самыми невероятными проявлениями человеческого духа.

И да, превыше всего остального: причина жить. Не просто слепое желание продлевать существование личности – оно-то лишь вызвано молекулой ДНК, чтобы множить новые молекулы ДНК. Но Ясона ждала его любовь. Его ждала родная страна – Утопия, Добрая Земля, которую создал его народ две тысячи лет назад на новом континенте, когда оставил позади ненависть и ужасы Европы, продолжил труды Аристотеля и наконец записал в