Дом бурь - Йен Р. Маклауд

оранжевыми, ослепительно желтыми, богатство их оттенков звучало громкой ликующей песней в его разуме. Клейд встал, потянулся и захотел сорвать ближайший плод. Сперва показалось, что он такие никогда не видел, а потом ошибка сделалась очевидной. Яйцевидный, с шишечками на обоих концах; Клейд встречал его миллион раз на этикетке «Лимонной шипучки». Он даже узнал, когда ногтями царапнул восковой наружный слой, тот самый горько-сладкий аромат. Он вгрызался в твердость и сочную мягкость, и сок из сердцевины, хлынувший в рот, оказался такой острой и восхитительной мукой для потрескавшихся губ, что Клейд вскрикнул, едва не захлебнувшись от счастья.

Клейд ни в чем себя не ограничивал, пока наконец не насытился; лежа в липком изумлении, он впился пальцами в склон холма. Но солнечные зайчики продолжали плясать, и Клейд, разлепив веки, почувствовал перемену в песне, связанную не только с колыханием ветвей, пусть оно и преобладало. Среди теней, которые не были тенями, что-то двигалось зигзагами. Он рыгнул, отчего рот наполнился кислотой, сел и почувствовал, как лицо расплывается в улыбке. Песня еще никогда не звучала так близко. Пришли Осененные, которых он безуспешно искал в Айнфеле, но это место преобразило даже Избранных. Он разглядел их с огромным трудом, и все же пение звучало с сокрушительной силой. Вот Мастер-Косарь, которому больше не нужно было косить. Вот Фермеры, которым не нужно было заниматься сельским хозяйством. Вот Охотник, на которого никто не охотился. И вот он, Клейд, Милый Мальчик, который наконец-то вернулся Домой.

V

Ветер, ливень и пальба из стрелкового оружия сливались в настоящую какофонию. Направив бинокль на изрытые оспинами внешние стены Херефорда, Ральф прошептал нужное заклинание, и дешевые линзы очистились, как будто превратились в аккуратно обточенное первоклассное стекло, и город вновь проступил сквозь пелену дождя. После возвращения генерала на фронт прошла сменница, казавшаяся теперь бессонной чередой нескончаемых проблем и трудных решений, и одновременно большая часть дворов, мастерских и жилых домов, из которых состоял Херефорд, обратилась в развалины. Но защитники города продолжали сопротивляться, и Ральф не отваживался пойти на штурм, понимая, что тот повлечет за собой очередное кровопролитие.

Он заметил какое-то движение. Вдоль проломленных укреплений пробирался, пригнувшись, мужчина без шлема. Приостановился, словно любуясь видом, и их с Ральфом взгляды встретились. На небритом лице солдата западной армии появилась улыбка. У него были глубоко и близко посаженные глаза. Как в детской игре: кто первым моргнет? А потом ему оторвало макушку, и во все стороны полетели частицы плоти и осколки костей.

Сняв бинокль, Ральф передал его дежурному капитану, а потом спустился по скользкому дощатому настилу, проложенному на противоположном от города склоне холма. То, что два месяца назад было полями, превратилось в военный лагерь, раскинувшийся на вытоптанной, уничтоженной пшенице. И все-таки во многих отношениях это был максимум достижений нынешнего затянувшегося технологичного века. Прошлой ночью генерал наблюдал, как готовят к пуску последнюю партию осадных драконов. Это были не те драконы, на которых любили охотиться богачи, зато красноглазые существа в фигуральном смысле умели дышать огнем. Они дрожали и хрипели на привязи, пили керосин из бочек. Опустился факел, поджигая драконов, а затем их отпустили. Со свистом работая крыльями и испуская маслянистый дым, они ринулись к городу, как гигантские бумажные фонарики, и там извергли пылающие внутренности на цели, запечатленные в крошечных разумах. Это было красиво, хоть и представляло собой истинную жуть.

Генерал откашлялся и, сложив большой носовой платок так, чтобы не было видно пятен крови, пересек блестящее море грязи, чтобы попасть в старый фермерский дом, где полевое командование собралось для вечерней летучки. Все ответили на его приветствие.

– Сэр, мы хотели вам кое-что показать. Трофейный боеприпас…

Когда они шли по разрушенным дворам, генерал понял, что жалящие лицо капли – уже не дождь, а мокрый снег. Он красиво переливался в свете дуговых фонарей, которые установили, подсвечивая что-то определенное. Ральф наклонился, вспоминая о далеком дне, когда они с Хелен бродили по Большому Вестминстерскому парку, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться тем или иным образцом гильдейской изобретательности.

– Не приближайтесь так сильно. Оно еще плюется.

Ноктюрн, деформированная разновидность летучей мыши, смердел гнилью и серой, в предсмертной судороге вцепившись в титановые прутья клетки, и кислоты, каким-то образом содержавшиеся в его теле, просачивались наружу. Ральф не сталкивался с другими такими тварями, в большей степени похожими на заклинание во плоти, чем нечто, созданное человеком.

– Интересно, почему они не нападают на западную технику и комбатантов?

– Мы думаем, что нападают. Вероятно, когда войско отступает, их бросают в клетках из тонкой проволоки, позволяя самим прогрызть себе путь на свободу.

Умный ход – придумать оружие, которое лучше всего сработает при поражении. Не хуже ультракоррозии, от которой покрывался волдырями и рассыпался в труху любой зараженный металл; мин, срабатывавших после того, как по ним пройдет определенное количество человек, или когда кто-то применит конкретное заклинание; слюнявых уродцев из когтей и зубов, на которых можно было наткнуться, пробиваясь в замурованный подвал. Когда штурм начнется – и если завершится успехом, – взятие Херефорда превратится в кошмар. Ральф закашлялся. Его ладони побагровели.

– Сэр, с вами все в порядке? – Он почувствовал, как вокруг собираются штабные офицеры, прикрывая мокрые лица от непогоды. – Мы немного обеспокоены…

– Беспокойтесь лучше о враге, – отрезал он.

Когда летучка наконец-то завершилась, Ральф швырнул куртку на стул в своей спальне в фермерском доме. Проклятый ноктюрн; трепыхание тьмы где-то вне поля зрения. Он дрожал и чувствовал боль во всем теле, но про сон не мог даже помыслить, и к тому же надо было кое-что изучить. Бесконечные россыпи, необработанная порода, добытая военной разведкой – документы, распечатки, числобусы… – отошли на второй план, когда образовался гнусный Херефордский тупик. После возвращения из Лондона Ральф с маниакальным упорством вникал в подлинную историю вельграндмистрис Элис Мейнелл. Теперь он знал, что гильдейская родословная матери вовсе не так безупречна, как она утверждала, и что тех, кто выступал против нее, преследовали странные совпадения и неудачи. Ей, безусловно, везло. Еще она умела манипулировать людьми. И не всегда была абсолютно искренней. Он во многих отношениях пребывал под воздействием ее чар. Так или иначе, Ральф чувствовал – как это было с врожденной адаптацией, – что стоит на пороге крайне важного открытия.

Он сел на кровать, и случайный числобус игриво покатился в сторону углубления в матрасе. Ральф подхватил штуковину пальцами, все еще испачканными в крови. Допросы пленных западников, перенесенные с грампластинок в эфирированный камень. Когда усталый разум генерала