Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

СССР Марк Ферро (род. 1924); Жак Ревель (род. 1942), соавтор [с Арлетт Фарж] “Пропавших детей Парижа” (1991), Андре Бюргьер (род. 1938; в период, когда он возглавлял редакцию, тираж журнала вырос с 3 до 5 тысяч экземпляров – доселе непревзойденный показатель). Ле Гофф – автор более двадцати книг и один из крупнейших в мире медиевистов – числился соредактором. В 2014 году он закончил карьеру книгой “Следует ли нам делить историю на периоды?” – очень в духе “Анналов” (“Я попросил лишь, чтобы Ренессанс оценивали в надлежащей пропорции – как блестящий, но краткий промежуточный эпизод”). Хотя французская историческая наука могла похвастаться этой группой, в целом она отстала от других ведущих стран (не только в Европе, но и в Америке): исследователи не сумели самоорганизоваться и вполне воспользоваться новыми знаниями. Но к тому моменту задача основателей “Анналов” в основном была выполнена.

Жизнь и карьеру Эммануэля Ле Руа Ладюри, известнейшего представителя школы “Анналов”, также определила Вторая мировая война. Несколько месяцев 1942 года его отец занимал пост министра сельского хозяйства в правительстве маршала Петена. Его мать принадлежала к старинному нормандскому роду, который ведет начало от католического священника, сложившего сан ради женитьбы на прихожанке и возведенного королем в дворянское достоинство (вряд ли за сам этот поступок). Во время революции семья, опасаясь репрессий, избавилась от аристократической приставки “де”.

История продолжала делать головокружительные повороты. В 1933 году консерватор Жак Ле Руа Ладюри поддержал квазифашистов-зеленорубашечников. Он занял пост в правительстве Петена, но поссорился с [премьер-министром] Пьером Лавалем из‐за германских требований и в 1942 году подал в отставку. Он присоединился к Сопротивлению, сражался вместе с партизанами-маки в окрестностях Орлеана, однажды был схвачен и подвергался побоям. После войны это, однако, не избавило его от тюрьмы как коллаборациониста. Через полгода Высокий суд, приняв во внимание участие Ле Руа Ладюри в Сопротивлении, снял обвинения. Ле Руа Ладюри избрали мэром Ле-Мутье-ан-Сингле, но его сотрудничество с режимом Виши осталось пятном на репутации семьи.

Его сын-историк соглашался в детстве с Петеном, а после ему довелось пережить впадение семьи в немилость. “С тех пор меня восхищало то, что мы зовем упадком и разрушением, – заявил интервьюеру Ле Руа Ладюри. – Во Франции полно людей, которые становились очень влиятельными, а после делались никем. Мое восхищение вызвано, вероятно, тем обстоятельством, что моя собственная семья когда‐то была влиятельной – и стала ничем”[663]. Родные Эммануэля, набожные католики, рассчитывали, что он станет священником, затем – военным, затем – бизнесменом, но всему этому он предпочел стезю историка[664]. Доминирование коммунистов в движении Сопротивления, решение старых элит Франции поддержать вишистов, кажущиеся успехи сталинской плановой экономики и “научный социализм” привели Ле Руа Ладюри к коммунизму, и в 1949 году, в возрасте двадцати лет, он вступил в партию и сделался убежденным сталинистом. Компартия Франции гордо именовала себя “партией 75 тысяч расстрелянных”, намекая на то, что в 1941–1944 годах немцы расстреляли 75 тысяч французских коммунистов (в действительности 10 тысяч). Как бы то ни было, роль в Сопротивлении обеспечила партии огромный престиж. Ле Руа Ладюри считал свое поколение испуганным: “Молодым во время войны было небезопасно. Подвергаясь насилию, мы сами будем применять насилие к другим. Это как если некто, над кем надругались, содомизирует других”[665][666].

Очень скоро Ле Руа Ладюри заявил о себе диссертацией “Крестьяне Лангедока” (в 1966 году издана отдельной книгой). Для изучения жизни крестьян юга Франции на протяжении нескольких веков он воспользовался широким кругом данных (записями об уплате десятины, ренты, податей, расчетными книгами и так далее), чтобы воссоздать чувства людей – и написать историю ментальностей, мировоззрений и картин мира (очень в духе школы “Анналов”)[667]. А потом ему чрезвычайно повезло. В Монпелье, родном городе жены, в поисках новой темы Ле Руа Ладюри погрузился в архивы. В Монпелье он отправился преподавать в лицее, а после стал научным сотрудником местного унивеситета. Там он наткнулся на документ XIV века – подробный инквизиционный регистр Жака Фурнье, епископа Памье (и будущего папы римского Бенедикта XII), стремившегося искоренить катарскую ересь в своей епархии, в частности в деревне Монтайю, в горах Южной Франции. Для исследователя это настоящая золотая жила, однако руду еще требовалось поднять на поверхность. На этом материале Ле Руа Ладюри провел антропологические изыскания, восстановив жизнь и образ мыслей обывателей, оживил персонажей и привел сведения об их рождении, любви (в том числе вне брака) и смерти столь же, по словам рецензентов, захватывающие, как в мыльной опере. Опубликованная в 1975 году книга “Монтайю, окситанская деревня (1294–1324)” стала международным бестселлером. Прежде малоизвестная деревня превратилась в место паломничества туристов, а Ле Руа Ладюри объявили, “пожалуй, самым известным из живущих историков” и “рок-звездой среди медиевистов”.

Главный персонаж, кроме Фурнье, – приходской священник отец Пьер Клерг. Это большой любитель женщин, очевидно, имевший связь с большинством женщин Монтайю. Критики отмечали, что в глазах историка он выглядит почти героем (в одной главе он в живописных детялях излагает свои методы соблазнения). Обреченная связь кюре с местной знатной дамой, красавицей Беатрисой де Планиссоль, образует одну из главных сюжетных линий. Ле Руа Ладюри ответил, что его в большей степени, нежели предшественников, занимала причудливость жизни отдельных людей и социальных групп: картель сторонников “Анналов” грозит прикончить исторический нарратив. Ле Руа Ладюри же предпочитает историю, достигающую наибольших результатов при минимуме работы. “Когда вы немолоды, вам требуется легко усваиваемый объем информации”, – говорил он, поясняя, что историков можно разделить на два типа: одни подобны десантникам-парашютистам, которые прочесывают огромные территории, другие – искателям трюфелей, которые охотятся за особыми драгоценностями. Ле Руа Ладюри ощущал себя и тем и другим.

Он опубликовал еще несколько работ о Монтайю, самая заметная из которых – “Карнавал в Романе” (1979), посвященная изучению массовой резни во время карнавала в южнофранцузском городке Роман в 1580 году, где вступили в конфликт результаты роста населения и налогов, следствия религиозных войн и собственно символизм карнавала. Затем, в 1982 году, в “Деньгах, любви и смерти в Окситании” он деконструировал лангедокскую повесть XVIII века и выяснял, что она говорит о жизни в то время и как соотносится с глубоко укорененной устной традицией региона.

Помимо непрерывного потока книг (всего около тридцати), жизнь самого Ле Руа Ладюри была полна происшествий. Во Франции он пользовался такой известностью, что считался “деталью обстановки” и регулярно печатался в газетах разного политического спектра. Недолгое время Ле Руа Ладюри преподавал в Корнелльском и сам учился в Принстонском,