Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

для капитализма сюжет. Блок сосредоточился не на “письменных свидетельствах”, а на “остатках прошлого”, в том числе урнах, орудиях труда, монетах, изображениях и изваяниях, погребальном инвентаре, руинах зданий. Все это демонстрировало “ментальности” тех, кто ими пользовался.

Блок и Февр намеревались исследовать человеческий опыт в наименьших по возможности повествовательных сегментах. Но на протяжении 1930‐х годов между ними множились разногласия: Февр предпочел бы издавать “журнал идей”, а Блок начал жаловаться на практические трудности: нерегулярность собраний, откладывание выхода книжных рецензий, неудовлетворительную связь с авторами и (после десяти лет тесного сотрудничества) дурные отношения с партнером. Февр проводил много времени в Париже: в 1933 году он получил кафедру в престижном Коллеж де Франс. Блока туда не приняли, и ему пришлось несколько лет ждать должности профессора экономической истории в Сорбонне. (Стресс сказался на его руках, которые так затекли, что были почти парализованы.) Двое ученых продолжали часто обмениваться длинными письмами – не в последнюю очередь потому, что хотели избежать болезненной личной встречи. При этом ни тот ни другой не хотел издавать журнал самостоятельно или привести его к закрытию. Блок и Февр преодолели свои разногласия и продолжали работу. “Главное, – писал Блок, – что командный дух жил среди нас”[639]. Кэрол Финк, биограф Блока, так описывает его в тот период жизни:

В пятьдесят лет он выглядел очень привлекательно: маленький, ухоженный и элегантно одетый. Его возраст выдавали разве что залысины и морщины на лице. Между довольно крупным носом и чрезвычайно тонкими губами помещались густые кустистые усы. Поразительнее всего были его бледные глаза, которые пристально смотрели из‐за толстых стекол очков, обычно придавая его лицу серьезное выражение, но иногда на нем появлялась улыбка, полная иронии или неподдельной теплоты. Блок был требовательным, но преданным мужем и отцом. Он очень много курил, был нервозен, но строго за собой следил и только в домашнем кругу иногда поддавался внезапным вспышкам гнева, которые приписывал своему “ужасному характеру”[640].

Однако проблемы были куда серьезнее, чем вспышки гнева Блока. К 1938 году журнал захирел, а издатели отказались его спонсировать. В то время, когда “Анналы” боролись за существование, Европа погружалась в кризис. Когда Германия аннексировала Австрию, Блок отозвал свою работу из сборника, подготавливаемого в честь видного австрийского медиевиста, на том основании, что “его национальность, его идеи и его имя”[641] не могут попасть в книгу, изданную в Вене, где хозяйничают нацисты. В следующем году вышел первый том его шедевра “Феодальное общество”. Блок прочитал престижные курсы в Брюсселе и Кембридже. Увы, тогда же пришлось уменьшить периодичность журнала до четырех номеров в год. Шли споры с издателями, достигшие кульминации в вопросе о спецвыпуске о гитлеровской Германии. Блок и Февр решили положиться на собственные ресурсы. История была не только их наперсницей, но и госпожой: в феврале 1939 года Франко растоптал Испанскую республику, а в марте была оккупирована Чехословакия. Двадцать четвертого августа Блок, освобожденный по возрасту от военной службы, попросил о зачислении в резерв. Когда война захлестнула Европу, пятидесятичетырехлетний ученый оказался на действительной службе, но в силу возраста получил канцелярскую должность (“бумажные дела и прочая рутина”). Он с болью и изумлением смотрел на увертки и вопиющую неспособность правительства противостоять германской агрессии. Терпение Блока лопнуло, и после падения Франции он за три месяца, “кипя от ярости”, написал одну из самых личных своих книг – “Странное поражение” – о том, как была захвачена страна, и с горькой характеристикой межвоенного поколения, к которому сам принадлежал.

Блок увез жену, детей, восьмидесятидвухлетнюю мать, племянницу в соседний Клермон-Ферран, куда эвакуировали Страсбургский университет, и получил там место преподавателя. Переезд для Блока, одного из 310 тысяч французских евреев, был временным решением, и он обратился за помощью к американскому Фонду Рокфеллера. Фонд быстро откликнулся и выделил достаточную сумму на то, чтобы нью-йоркская Новая школа смогла пригласить Блока в качестве адъюнкт-профессора истории Средних веков. Переговоры длились более года, и планы сорвались. Блоку пообещали визы для жены и младших детей. Он хотел забрать в Америку и мать, но та заболела и ехать не могла. Не смог он получить визы и для двоих старших, призывного возраста, сыновей.

Судьба “Анналов” также оказалась под вопросом: поскольку Блок, совладелец, не был “арийцем”, возникла угроза закрытия журнала или передачи его в “правильные” руки. В пасхальное воскресенье 1941 года Февр в письме попросил Блока оставить пост в редакции, и 16 мая тот, сначала отказавшись, уступил. Февр убрал имя друга из выходных данных “Анналов”. Блок увез семью в Монпелье и стал преподавать в местном университете (не без затруднений: декана филологического факультета возмутила критическая рецензия, написанная Блоком, и он сделал все возможное, чтобы помешать назначению). В начале февраля следующего года Блок узнал, что немецкие солдаты заняли его парижскую квартиру. Через два месяца его библиотеку конфисковали. Усиливались антисемитские настроения, и Блока из‐за опасности нападения стали сопровождать на занятия.

В эти мрачные месяцы Блок, как и всегда, не сидел без дела. Он изучал корни фашизма и нацизма, много читал (особенно детективы Агаты Кристи и Дороти Л. Сэйерс; он даже сам начал сочинять детективную книгу) и слал жене любовные баллады. Кроме того, он написал – под псевдонимом – четыре статьи и несколько коротких рецензий для “Анналов”. Наконец, он закончил рукопись “Апологии истории” – свой ответ на просьбу сына: “Папа, объясни мне, зачем нужна история”. В книге два посвящения – только что умершей матери и Люсьену Февру (хотя и отдалившемуся, но все же другу):

Долгое время мы вместе боролись за то, чтобы история была более широкой и гуманной. Теперь, когда я это пишу, общее наше дело подвергается многим опасностям… Все же, я уверен, настанет день, когда наше сотрудничество сможет полностью возобновиться, как в прошлом, открыто и, как в прошлом, свободно. А пока я со своей стороны буду продолжать его на этих страницах, где все полно Вами[642].

Приближался последний акт. К концу 1942 года почти на всей территории Франции хозяйничали немцы, и Блок из‐за ужесточения антиеврейских законов лишился работы. Нацисты становились все более жестокими и мстительными. Череда запретов, облав и казней способствовала объединению французского подполья. В начале 1943 года три главных диссидентских группы юга страны образовали движение Сопротивления, и ненавидевший бездействие пламенный патриот Блок решил внести в него свой вклад.

Сделать это оказалось непросто. Блок признавался жене: “Не знал, что будет так трудно пожертвовать собой”[643]. Движение представляло собой плотную