Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

сеть небольших ячеек, сплоченных личными связями и доказанной преданностью, и Блока в Сопротивление сначала не приняли. Но в эвакуированном в Клермон Страсбургском университете у него оставались коллеги, которые, как он знал, участвовали в Сопротивлении. В конце концов двадцатилетний Морис Пессис, изучавший философию, привлек его к работе в подпольной газете Franc-Tireur. Главный редактор вспоминал свою встречу с

господином пятидесяти лет, с бутоньеркой в петлице, с благородным лицом, серебристо-серыми волосами, внимательными глазами за очками, с портфелем в одной руке и тростью в другой. Сначала мой гость был несколько скован, но вскоре улыбнулся, протянул руку и вежливо произнес: “Я новобранец Мориса”[644].

Блоку приказали отправиться в Лион (в этом городе он родился, и это облегчило дело). Его заданиями стала доставка донесений и газет. В первые недели, живя отдельно от семьи, он сменил несколько съемных квартир. Вскоре Блок доказал свою надежность и ценность. К июлю 1943 года из‐за потерь среди подпольщиков и благодаря собственным успехам он уже возглавлял редакцию Franc-Tireur в регионе Рона – Альпы, являлся одним из трех членов регионального совета Сопротивления, отвечал за социальное обеспечение в регионе и был инспектором десяти его департаментов. Блок с горсткой агентов зашифровывал и дешифровывал донесения, которые передавались агентам в городе. Его обязанности множились, но вскоре Блок навел порядок в прежде беспорядочной организации. Он стал зваться месье Бланшаром, коммивояжером. Теперь жена могла его навещать и отправлять посылки с продовольствием и одеждой.

Блок много ездил по региону с проверками. Он писал статьи для газеты Franc-Tireur, журнала Cahiers Politiques (более интеллектуального органа Сопротивления), а также – вероятно, неизбежно – открыл новый журнал Revue Libre и сам его редактировал. Увы, он был очень приметен и уязвим. Утром 8 марта 1944 года в квартале, где жил Блок, появились гестаповцы и стали расспрашивать соседей о престарелом Бланшаре. Булочник указал на Блока, несшего чемодан, полученный несколькими минутами ранее. Его арестовали около 9 часов на одном из городских мостов. На следующее утро гестаповцы нагрянули в контору и объявили, что нашли радиоприемник и бумаги, указывающие на участие их хозяина в Сопротивлении. За неделю немцы арестовали еще около шестидесяти крупных деятелей подполья. Выдал ли их предатель, осталось тайной. Во всяком случае, Блок остался вне подозрений.

Он был обречен. После долгих допросов и пыток Блок провел четыре недели в лазарете лионской тюрьмы [Монлюк], страдая от двусторонней бронхопневмонии и полученных увечий. Чтобы скрасить последние часы, он рассказывал молодому бойцу Сопротивления о французской истории. Поскольку немцы стремились скрыть растущее количество арестованных, тех везли в безлюдную местность близ Лиона, чтобы скрыть следы и избежать мести Сопротивления. Ночью 16 июня менее чем за двадцать минут они вывезли двадцать восемь арестованных в поле у Сен-Дидье‐де-Форман. Двоим приговоренным (но не Блоку) удалось бежать, и они рассказали о случившемся. Смерть Блока официально признали через восемь недель, когда его дочь Алиса и золовка опознали его очки, фрагменты пиджака и галстука и три награды, которые он всегда носил[645].

Февр руководил “Анналами” в оставшиеся месяцы войны и после нее. Заботясь о сохранении преемственности, он пригласил в редколлегию молодых коллег (в том числе Шарля Мораза и социолога и марксиста Жоржа Фридмана) и привлек к работе специалистов максимально широкого спектра. Самым ярким из них оказался Фернан Бродель (1902–1985).

Выдающийся историк родился в деревушке Люмвиль-ан-Орнуа в департаменте Мёз, в Лотарингии, на северо-востоке Франции, и всегда гордился крестьянским происхождением. Несколько лет он жил с бабушкой по отцовской линии. Отец – преподаватель математики и страстный антиклерикал – также оказал на мальчика влияние. Бродель рано полюбил историю и писал стихи, но сначала хотел изучать медицину. Отец решил иначе. Возможно, соответствующий склад ума обусловил любовь Броделя к изучению данных. Андре Бюргьер, сменивший Броделя на посту редактора “Анналов”, с этим соглашается: “Его отход от традиции «Анналов» можно объяснить подспудно дарвинистским подходом к обществам”[646]. Аналитический метод Броделя “основан на методологии биологических наук”. Может, и так. Но, как пишет Александр Ли (сотрудник Центра изучения Ренессанса, Уорикский университет), когда Бродель приступил к написанию свох великих книг, он сочинял их “скорее как романист, чем собственно историк”[647]. В предисловии к первому изданию Бродель даже назвал себя не историком, а écrivain, “писателем”.

Бродель присоединился к “Анналам” поздно, в 1938 году, когда ему было уже за тридцать. После учебы в Сорбонне Бродель (испытавший влияние первых французских марксистов) восемь лет преподавал в Алжире, полюбил Средиземноморье и предложил термин “геоистория”. Ли рассказывает лирически об этом периоде жизни молодого ученого:

Он переживал свое новое окружение так, как и многие другие французские литераторы, которые начали жить в колониях в то же время. Получив наконец возможность увидеть Францию со стороны, Бродель, подобно Андре Мальро, отбросил патриотизм и открыл свое сердце более широким возможностям. Он также влюбился в пейзаж, очарованный не только запахами базаров, узкими улочками и палящей жарой, но и романтикой пустыни и необъятных, перекатывающихся ритмов моря[648].

Его мировоззрение изменилось. Он начал писать докторскую диссертацию о Филиппе II и испанской политике в Средиземноморье. Его подход, однако, все еще основывался на традиционных методах, и он продолжал концентрироваться на дипломатической истории.

В 1930 году в Алжире Бродель случайно встретился с историком Анри Пиренном (1862–1935). В основе работы Пиренна лежала идея, что социально-экономические, культурные и религиозные движения являются результатом глубинных процессов, которые упускаются при традиционных подходах к изучению прошлого. По словам Ли, Пиренн “рассуждал об истории как о приключении, а не предмете исследования, о море – как о персонаже с собственным характером и голосом, а не о подмостках человеческой драмы”. Именно тогда, по воспоминаниям жены Броделя, “он начал грезить о Средиземноморье как таковом, о его древней и сказочной истории, гораздо более красочной и захватывающей воображение, чем унылая личность Филиппа II”.

В 1932 году Бродель вернулся во Францию и начал преподавать в парижских лицеях. В 1924 году он прочитал “Землю и эволюцию человека” Люсьена Февра, а в 1927 году между ними завязалась оживленная переписка. Февр посоветовал Броделю изменить тему диссертации с “Филипп II и испанская политика в Средиземноморье” на “Средиземное море, средиземноморский мир и Филипп II”. Это привело Броделя к пониманию того, что море – историческое пространство с особой периодизацией, мир с горами, полуостровами, морями и географическими границами.

В его становлении как историка важную роль сыграла еще одна важная командировка, позволившая дистанцироваться от парижской интеллектуальной борьбы.