Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков

В.Б. Никиты[75], все упомянутые в главе живы. Они живут в Москве, а о них гремит на весь мир радио. Тогда, в 1937 году, это невозможно было представить, а сейчас они даже не опасаются. И еще говорят, что ничего не изменилось.

30 марта. Открылся 24-й съезд. Мой день рождения. # (…) Слушаю по радио доклад Брежнева. # (…) 99 % — это общие фразы, проверенные, много раз бывшие в ходу, речевые конструкции. (…) Характерно, что съезд, послушно аплодировавший на все акценты в речи (замедления или форсированный звук), тут не отозвался, хотя даже упоминание Парижской коммуны встретил аплодисментами. ##

1 апр. (…) # Вечером письмо от Эммы от 30-го: она получила звание народной артистки РСФСР. Рад за нее, что бы у нас с ней ни было! #

3 апр. Письмо от Шаламова[76]. (…)

5 апр. (…) # Боря [Слуцкий] говорит, что мне нужно пользоваться любыми возможностями для печатания отрывков из воспоминаний, чтобы сделать их легальными. # Послал бандероли Эмме и Шаламову[77]. # Хочу завтра съездить в Загорянку, наконец. #

6 апр. Ездил днем в Загорянку. Да, забор сломан. В доме все цело. (…) # (…) # Пять месяцев я не был у себя на даче. Приезжал среди зимы, но в дом не заходил. ##

8 апр. (…) # Потом у Н.П. Смирнова.[78] (…) # (…) # Открытка от Шаламова: он получил Рильке. # Газета «Русские новости» закрыта по указанию из Москвы[79]. # Вышел 100-й номер «Нового журнала» в Н.-Йорке. В нем рассказы В. Ш[аламова]. # (…) # [Ю. Трифонов] Его рассказы: ссора Слуцкого с Л. Гинзбургом[80] из-за переводческих дел. Общее недовольство выступлением на съезде Шолохова. Евтушенко, который сейчас, как говорится, «в большом порядке», выступил против него на вечере в ЦДЛ в честь делегатов съезда. # (…) # Встретил днем известного писателя Ф. Искандера с авоськой полной картошки и овощей, идущим с рынка. Это сразу сделало его мне симпатичным. Терпеть не могу важничающих ничтожеств из нашей среды, гнушающихся делать такие покупки[81]. # Лакшин рассказывал Н.П. Смирнову, что он сейчас пишет книгу об Иване Карамазове в ХХ веке. Что-то мне это неинтересно. (…)

11 апр. (…) # Вечером у Юры с Р.А. [Медведевым] Его перед съездом вызывали в органы. Он оставил им свою рукопись по еврейскому вопросу. Его мнение о сомнительной роли, которую сейчас играет П. Якир[82]. Провокатор Гинзбург[83]. # Когда прощаемся у метро «Аэропорт» и говорим о планах на лето, его беглая фраза: — А м.б. м. а…[84] #

12 апр. (…) # Подтверждается слух об обыске у Челидзе и арест Буковского[85]. У Челидзе забрали уйму самоиздатовской литературы[86]. #

13 апр. Письмо Райху[87]. Плачу жировки (остаток пая) за 1 и 2 кварталы этого года, за квартиру (апрель и май) и электрич. и газ. (…) # Прочитал потрясающий документ — письмо в ЦК и Совмин И.К. Каховской, б. члена ЦК левых эсеров (…). Она умерла года 2–3 назад (…)[88] [более 1 страницы, о ней и Измайлович[89] — кот. получили по 25 лет на суде 25 дек. 1937 — с переходом на след. лист:]

(…) # К Ц.И. сегодня придет В.А. Твардовская. Она звала, но я не пойду. А Твардовский опять в больнице. Какое-то выкачивание. Нет, не выкарабкается он… #

14 апр. Глупо-проведенный день. # (…) Лавка и ЦДЛ, где мы уговорились пообедать с Костей Ваншенкиным. # Но, едва мы сели за стол, как появились Андрей Петрович Старостин, Арий Поляков[90] и еще два кавказца, б. альпиниста (…). # Сначала я не хочу пить, но А.П. меня втягивает и я начинаю пить и пиво, и водку, и коньяк. (…) Я дезертировал в изнеможении в 11 часов: они все еще сидели. И не столько я был пьян, сколько зол на глупо проведенный вечер. Сначала еще было ничего: рассказы о трагических смертях альпинистов и пр., но потом все превратилось в бессмысленную и вялую болтовню. # (…) # И когда возвращался, все мои нерешенные проблемы, все «беды и обиды» стали казаться непереносимыми… ##

15 апр. (…) # Обедаю у Ц.И. (…) # Приходит В.А. Твардовская. У них в инст[иту]те начальство против одиночек и за «бригадный метод», т. е. против инициативы в выборе тем (у нее — Катков)[91]. Слух о каком-то сообщении[и], будто новый роман Солженицына хотят у нас печатать. Никто не верит (польское радио через Ю.А.) # Роман этот по словам В.А. не очень понравился Твардовскому: почвенничество, сильная патриотическая Россия и т. п.[92]. Он однажды сказал: — Если бы я был евреем, то стал бы сионистом… Он уважал Эренбурга за то, что тот не забывал, что он еврей, и презирал Маршака за то, что тот старался это спрятать. ##

16 апр. (…) # Все последние ночи яркие сны. Чего только не снится. А.А. Ахматова, приехав в Загорянку, подписывает мне свою книгу отрывком из «Реквиема»: «И если когда-нибудь в этой стране»[93]. Сны с Эммой. Ищу для нас такси на улицах незнакомого города. Такси нахожу, но ее теряю. Еще сон: Мила Вит-к[овская] сидит у меня на руках[94]. Сегодня во сне долго и связано высказываю В. Шкловскому свое мнение об Эйзенштейне и о нем самом…[95] # (…) # Под вечер покупаю коробку шоколадных конфет и еду к Н.Я. М-м. У нее предпасхальная уборка: некий священник из Пскова отец Сергий с женой, какие-то обычные убогие девицы, Варя Шкловская[96]. (…) Всего одно время набралось 15 человек. Чай, черный хлеб, поджаренный на оливковом масле, мои конфеты. Дамы пьют водку. Разговоры о том о сем. Н.Я. в хорошем настроении. Потом я удираю в спальню и сидим там с Колей Панченко[97] (…). Я ухожу первым в начале одиннадцатого. # (…) # Вышел на ночную Н. Черемушкинскую, где много раз ночью ловил с Эммой такси и острая тоска сжала сердце. Потеря все больнее с каждым днем весны. # И как всегда отступает все плохое и помнится только хорошее. # Уговорился с Н.Я. что приеду скоро к ней днем, чтобы спокойно поговорить не на людях. # Н.Я. уже бранит Рожанского, в котором души не чаяла[98]. Как она изменчива к людям.