Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Все это время Троцкий работал над организацией нового движения, которое, по его мысли, хранило бы верность подлинному марксизму-ленинизму, и продолжал писать (иногда по восемнадцать часов в день). Свои лучшие книги Троцкий написал в изгнании. В 1930 году из печати вышла “Моя жизнь”, два года спустя – “История русской революции”. Эта огромная книга написана всего за тринадцать месяцев в трудных условиях (главным образом в Турции, где Троцкий не имел возможности пользоваться библиотеками). Несмотря на свой объем, работа почти целиком посвящена периоду с февраля по октябрь 1917 года.

В предисловии Троцкий проводит различие между беспристрастием, недостижимым для всякого человека, не абсолютно лишенного политических убеждений, и объективизмом (необходимым тому, кто не хочет быть просто пропагандистом). “Серьезному и критическому читателю нужно не вероломное беспристрастие, которое преподносит ему кубок примирения с хорошо отстоявшимся ядом реакционной ненависти на дне, а научная добросовестность, которая для своих симпатий и антипатий, открытых, незамаскированных, ищет опоры в честном изучении фактов, в установлении их действительной связи, в обнаружении закономерности их движения”, – пишет он. Впрочем, к этому заявлению следует отнестись критически: может, события им изложены и точно, однако Троцкий утаивал или искажал факты, если того требовали его убеждения. У него собственный взгляд на победу революции и роль различных ее участников[693]. На память приходит пьеса Тома Стоппарда “День и ночь”. Там опытный журналист рассуждает: “Приходится мне ему объяснять, как дураку, что… мы только собираем объективные факты и публикуем их. А он возьми и спроси, какие мы объективные факты публикуем: те, которые объективно «за», или те, которые объективно «против»?”[694] Троцкий был “объективно «за»”.

Тон “Истории” эпический (Троцкий рассказывает о себе в третьем лице, а издание 1977 года занимает почти 1300 страниц), но давний литературный революционер все же подпускает какому‐нибудь персонажу шпильку или раскрывает во фразе суть момента. Так, описывая появление Ленина на Финляндском вокзале в 1917 году, он пишет: “Ленин претерпевал потоки хвалебных речей, как нетерпеливый пешеход пережидает дождь под случайными воротами”[695]. Повествование заканчивается прежде, чем революция обманывает ожидания: Троцкий идеализирует историю, его революция – оправдание большевистского мифа.

Оскорбительная необходимость защищаться от наветов Москвы вызвала у Троцкого острую депрессию, и хотя он задумывался о самоубийстве, на людях оставался тверд. В 1937 году он написал своей давней стороннице [Анжелике Балабановой] о московских процессах: “Возмущение, негодование, отвращение – да. Пожалуй, временная усталость… Но… нужно брать историю, как она есть, и когда она разрешается необыкновенными свинствами, надо месить ее кулаками. Только так и можно прожить на свете”[696]. До последнего дня своей жизни Троцкий оставался марксистом и революционером.

Развязка быстро приближалась. Двадцатого августа 1940 года агент НКВД Хайме Рамон Меркадер дель Рио, действовавший под псевдонимом [Фрэнк] Джексон (Jacson; никто не придал значения явно несуразной “легенде”), проник в дом-крепость Троцкого в Койоакане, тогда пригороде Мехико, и предъявил хозяину якобы написанную им статью о “русском вопросе”. У Меркадера был роман с сотрудницей секретариата Троцкого, и визитер не вызвал подозрений. Троцкий согласился просмотреть статью и уединился в кабинете с гостем, нервно комкавшим плащ. Когда Троцкий склонился над листками, Меркадер вытащил укороченный ледоруб (судя по всему, он был опытным альпинистом), закрыл глаза – эту деталь он, как ни странно, сообщил сам – и опустил орудие убийства на голову жертвы. Троцкий испустил “очень долгий, бесконечно долгий” вопль. “Я буду слышать этот крик всю свою жизнь”, – объяснял Меркадер[697]. Троцкий, хотя лезвие и вошло в череп на семь сантиметров, вскочил, расшвырял все, что попалось ему под руки, и сломал своему убийце руку. Вбежавшие в комнату люди схватили Меркадера. Троцкий, хотя и находившийся в критическом состоянии, оставался политиком и запретил убивать Меркадера, чтобы того “заставили говорить”.

Троцкий был срочно отправлен в госпиталь и еще один день боролся за жизнь. Потом он умер.

После смерти Маркса его книги нашли читателей почти во всей Европе, и в конце XIX века марксисты сыграли важную роль в нескольких восстаниях. Все они окончились ничем. Лишь революция в России – единственно успешная – имела исключительное значение для распространения его взглядов. В период между мировыми войнами многие интеллектуалы (среди них Г. Дж. Уэллс, Дж. Б. Шоу и Жан-Поль Сартр) либо оказывали помощь советскому правительству, либо вступали у себя на родине в молодые коммунистические партии. После поражения Германии СССР добился установления марионеточных режимов в Центральной и Восточной Европе и негласно подготавливал появление новых в Северной и Южной Америке, Азии и Африке. К 1985 году треть населения Земли жила при коммунистах. После распада СССР (1991) большая часть социалистических стран отвергла идеологию, и к 2020 году их осталось очень немного. Куба, Северная Корея, Вьетнам, Лаос, даже Китай отказались от курса на коммунизм.

Среди множества вдохновленных марксизмом книг сравнительно мало исторических. Разработка марксистской социал-демократической теории занимала левых интеллектуалов (Мишеля Фуко, Эмиля Дюркгейма, Симону де Бовуар, Герберта Маркузе, Андре Жида и других) больше, чем описание прошлого. Даже Антонио Грамши (1891–1937; при Муссолини он провел долгие годы в тюрьме), оставивший более 3 тысяч страниц материалов и испытавший сильное влияние великого теоретика истории Бенедетто Кроче, сосредоточился в основном на политической идеологии. Преуспевшие историки-коммунисты сделали карьеру в академической сфере и, как правило, не имели широкой читательской аудитории.

Были и исключения. Дьердь Лукач (1885–1971) – прежде всего литературный критик – показал, как должно работать историкам-коммунистам. Его “История и классовое сознание” (1923) – почти учебник, но поскольку автор отклонился от строгой линии советской компартии, его вызвали в Москву и заставили отречься от книги. Итальянец Ренцо де Феличе (1929–1996), известный в первую очередь своей четырехтомной биографией Муссолини, наряду со многими соотечественниками резко осудил итальянскую компартию после поддержки ею подавления Венгерского восстания (1956) и порвал с коммунистами. Среди ученых с международной известностью назовем Карло Гинзбурга и Джованни Леви (родились 15 и 29 апреля 1939 года). На образе мыслей обоих сказалось изучение общественных наук. Гинзбург и Леви отстаивали свои принципы в университетах соответственно Болоньи и Турина. Гинзбург, автор более десятка исторических работ, знаменит книгой с восхитительным заглавием “Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке” (1976), в которой рассматривает убеждения итальянского еретика.

Такое расширение имело очевидный политический смысл. Так, журнал “Анналы” в первые сорок лет существования играл в истории западноевропейской культуры роль видную, но неоднозначную. В нем печатались ученые-марксисты, хотя