Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

и все материалы до 1974 года), автор которой усомнился в способности историков (из‐за их враждебности к правительству) преподавать в британских университетах[700]. Это вынудило группу дистанцироваться от сталинизма, и в том же 1952 году она стала издавать собственный журнал Past & Present. Решительно выступив одновременно против “идеализма и ложного бога объективности”[701], он немедленно получил признание и стал самым престижным научным историческим журналом в англоязычном мире. “Дерзко и уверенно пользуясь всем, что было лучшего в культурном арсенале британских левых, – отметил историк и член группы, – они призывали к открытому диалогу с немарксистскими традициями”[702]. Рецензент из New Yorker признал: “Коммунистическая партия так и не переустроила Англию, как рассчитывала, однако «Историческая группа»… вправе сказать, что она преобразила профессию историка”[703].

В той же статье упоминалось, что в Национальной портретной галерее в Лондоне висит групповой портрет редсовета Past & Present: семеро вокруг столика в кабинете, уставленном книгами. Сообразно своей философии, многие члены группы занимались проектами не в университетах, а в образовательных учреждениях для взрослых (в том числе ремесленных училищах или техникумах). При этом идеальными вербовочными центрами оказались Оксфорд, еще в большей степени – Кембридж. Хобсбаум, поступивший в Кембридж в 1936 году, принадлежал к “самому «красному» и радикальному поколению в истории университета”[704]. Морис Добб (1900–1976) – экономист из Тринити-колледжа, вступивший в партию в 1920 году, – был печально знаменит своими долгими и скучными лекциями и с каждым занятием терял слушателей, но в роли проповедника марксизма не имел себе равных. Дом Добба так часто становился местом собраний, что получил прозвание “Красного дома”. Учениками Добба были Эрик Хобсбаум, Виктор Кирнан (1913–2009), Амартия Сен (лауреат Нобелевской премии [1998 года] в области экономики), А. Л. Мортон (1903–1987; с 1946 года председатель “Группы историков”) и еще два студента Тринити: Джордж Рюде (1910–1993; специалист по Французской революции) и супершпион Ким Филби.

Оксфордский Баллиоль-колледж дал медиевиста Родни Хилтона (1916–2002), Ральфа Сэмюэла (1934–1996; одного из основателей журнала Past & Present и первопроходца в историографии рабочего класса), но в первую очередь – Кристофера Хилла (1912–2003). В 1931 году Хилл совершил долгое путешествие в Германию и видел успех нацистов. Позднее он говорил, что поездка сильно сказалась на радикализации его взглядов. В 1935 году Хилл провел десять месяцев в Москве, где изучал советскую историческую науку (особенно имеющую отношение к Англии) и научился бегло говорить по‐русски. Вернувшись в Англию, он отправился в Университетский колледж Южного Уэльса и Монмутшира [теперь – Кардиффский университет]. После начала Второй мировой войны Хилл записался рядовым в полицию полевой службы безопасности, а окончание войны встретил в разведке МИДа – сильная ирония, учитывая, что позднее МИ-5 следила за ним как за потенциальным изменником. По словам другого историка из Оксфорда, Хилла отличали, кроме постоянного заикания, лаконичная речь, непокорная черная шевелюра (волосы он подкрашивал) и знаменитая застенчивость. Ричард Кобб, будущий коллега Хилла в Баллиоле, утверждал, что его коллега-марксист не умел развлекаться, а прирожденный консерватор Хью Тревор-Ропер признавал, что у Хилла было хорошее чувство юмора: “Не могу не любить старого негодяя”.

Еще один крупный историк из группы – Эдвард Палмер Томпсон (1924–1993), кроме университета, уделял очень много времени борьбе за ядерное разоружение. Томпсон посещал подготовительную школу в Оксфорде, а после в Кембридже и потому сам был частью элиты, на которую нападал всю взрослую жизнь, хотя специализировался он на истории английских радикальных движений конца XVIII – начала XIX века. Томпсон сочинил биографии Уильяма Морриса (1955) и Уильяма Блейка (1993), был неутомимым журналистом, опубликовал сборник стихов и популярный роман “Бумаги Сикаоса”. Но важнейшая его работа – это, несомненно, “Становление английского рабочего класса” (1963). Эта огромная, почти в девятьсот страниц, книга (Томпсону “недоставало умения выражаться лаконично”[705], – отозвался Хобсбаум, временами с ним конкурировавший) явилась поворотным пунктом в социальной истории. Не так давно Тим Роган назвал ее “самой известной и самой важной исторической работой, напечатанной в XX веке на английском языке”[706] (исключительная похвала, с которой, однако, трудно не согласиться). Изучая по сохранившимся документам культуру трудящихся, Томпсон восстанавливал забытую историю первых левых из рабочей среды (это исключительно белые мужчины). Автор Guardian Эмма Гриффин, рассуждая о значении этой книги в полувековой юбилей публикации, объясняла, что Томпсон

раскрыл подробности цеховых нравов и ритуалов, неудачных заговоров, писем с угрозами, поп-песен и профсоюзных карточек. Он брал в архиве то, что другие принимали за хлам, и выяснял, что этот “хлам” может рассказать о представлениях и целях тех, кто оказался на стороне проигравших. Это, таким образом, книга, осветившая стороны человеческого опыта, никогда не имевшего своего историка[707].

Все исторические работы членов “Исторической группы” соответствовали марксистским задачам. Как указал Стивен Коткин в статье для New Yorker, изучавший роль мелких торговых городов медиевист Родни Хилтон связал смену феодального строя капиталистическим с классовой борьбой крестьянства, в то время как Хилл изобразил гражданскую войну в Англии “буржуазной” революцией, а диссентеров – левеллеров, диггеров и рентеров – протобольшевиками. По словам Коткина, “история не была словами на странице, деяниями королей и премьер-министров, не была просто событиями. История была кровью, потом, слезами и победами простого народа, нашего народа”[708][709]. Но и у такой программы имелись недостатки. Коткин отметил:

Марксистская интерпретация отчасти сделала эту работу убедительной, однако она же стала помехой. Попытки Родни Хилтона увязать крестьянские восстания с возникновением нового способа производства оказались бесплодными – как и усилия Кристофера Хилла втиснуть Гражданскую войну в Англии в ту же схему, что и развитие капитализма. Свое значение сохранила лишь работа Томпсона[710].

Томпсон, Хилл и Хилтон были погружены в английскую историю. Устремления одного из их коллег шли много дальше. Он приобрел гораздо большую известность за рубежом и даже, по словам биографа, несколько лет был “самым известным и читаемым в мире историком”[711] – а также самым значительным и самым беспокойным членом группы.

Второго марта 2011 года незадолго до 16 часов я спустился по склону Парламентского холма к Нэссингтон-роуд в северном Лондоне, преодолел восемь ступеней большого викторианского дома, вошел в ярко освещенную гостиную – и встретился с Эриком Хобсбаумом, девяностачетырехлетним старейшиной историографии XIX–XX веков. В молодости, сразу после Второй мировой войны, он был (по словам Карла Миллера) “тощим, светловолосым, напоминающим еврея и немца человеком в клетчатой рубашке и брюках, перехваченных кожаным ремнем”[712]. Или, как докладывал офицер