Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

некоторые из его ведущих авторов с марксистами боролись. Для парижского интеллектуала-коммуниста это был бурный период. В городе сложилось несколько центров притяжения. Одной из ключевых фигур был Луи Альтюссер (1918–1990) – профессор философии Высшей нормальной школы (учебного заведения вне системы государственных университетов), тридцать пять лет оказывавший большое влияние на студентов. Его жизнь омрачила трагедия. В 1980 году Альтюссер, будучи не в себе, задушил свою жену [Элен Ритман], бывшую участницу Сопротивления и левую активистку. Альтюссера признали невменяемым и поместили на три года в психиатрическую больницу, но задолго до того, как безумие поглотило его целиком, философа обвиняли в том, что он предлагает студентам относиться к преступлениям положительно, как к революционной деятельности. Несмотря на все это, некоторые считают Альтюссера предвестником нового мирового порядка.

На другом фланге располагались “Анналы”. После того как Фернан Бродель превратил Шестую секцию [экономики и социальных наук] Практической школы высших исследований в плацдарм, Франсуа Фюре (1927–1997) в роли президента будущей Высшей школы социальных наук сделался своего рода знаменитостью. В отличие от прежних лидеров группы, бывший коммунист Фюре не написал ни одной великой книги, зато он сыграл важную роль в культурной и политической жизни Франции, в основном благодаря “Анналам”, Le Nouvel Observateur и другим СМИ, со страниц которых нападал на “революционный катехизис” историков-марксистов. Их Фюре считал догматиками-сталинистами, по сути – тоталитаристами и антидемократами, нежели приверженцами подлинных социальных реформ. Положение французских коммунистов, выбравших изучение прошлого, оказалось незавидным.

В Германии историки тоже воевали друг с другом. Тон интеллектуальным дебатам в немецкой коммунистической среде с момента своего основания задавала Франкфуртская школа (в 1923 году в качестве подразделения Университета имени Гёте во Франкфурте-на-Майне; впервые исследовательский центр марксистской ориентации оказался связанным с крупным немецким университетом). Франкфуртская школа стала детищем Феликса Вайля (1898–1975), молодого марксиста, который вскоре после Первой мировой войны написал диссертацию о практических проблемах перехода к социализму. В 1922 году Вайль, надеясь примирить различные течения марксизма, провел в Ильменау конференцию, имевшую такой успех, что, опираясь на отцовские доходы от зерноторговли, он занялся организацией постоянно действующего института. Лукач был одним из первых, кто поддержал это начинание, а то обстоятельство, что через год после открытия Института социальных исследований Лукача вызвали в Москву, чтобы отречься от своих трудов, показало, что коммунистическим теоретикам опасно отклоняться от партийной линии.

Провал революционных выступлений в Западной Европе – именно в тех странах, где Маркс рассчитывал на успех, вкупе с возникновением нацизма в столь технически развитой стране, как Германия, – заставил многих представителей Франкфуртской школы взять у Маркса то, что могло объяснить состояние общества, которое он сам не застал. Когда национал-социализм стал представлять серьезную угрозу (большинство сотрудников иститута были евреями), основатели Франкфуртской школы уехали сначала в Женеву, а после, в 1935 году, в Нью-Йорк. Лишь в 1953 году институт официально возобновил работу во Франкфурте, но некоторые из ведущих членов, в том числе Герберт Маркузе и Эрих Фромм, предпочли остаться в США.

Институт социальных исследований не дал, кажется, ни одного заметного историка. С момента основания он занял созерцательную позицию и занимался тонкостями теории и языка. Даже открытия его оказывались саморазрушительными. Единственным ислючением стал Вальтер Беньямин (1892–1940) – в первую очередь философ, автор авторитетных эссе об историографии и редкая, мятущаяся душа. В 1932 году он отправился в изгнание и вел кочевую жизнь на деньги института. Когда нацисты лишили Беньямина германского гражданства, французы отправили его в лагерь близ Невера (Бургундия), но в январе 1940 года позволили Беньямину вернуться в Париж. Он собирался ускользнуть от гестапо, добравшись через испанскую территорию в нейтральную Португалию [и далее – в США], успешно пересек французско-испанскую границу и приехал в Каталонию. Увы, правительство Франко распорядилось выдворять таких беглецов обратно во Францию. Эта участь ждала и группу евреев, к которой примкнул Беньямин. Предвидя встречу с нацистами, он покончил с собой, приняв большую дозу морфия. Построения Беньямина – непростая смесь немецкого идеализма, романтизма и еврейского мистицизма. (Но о нем позднее.)

Европейские революционные движения этого периода приписывали себе наибольшие, вероятно, шансы сдержать капитализм. Как и большинство тех, кто встал под знамена коммунистов, их участники мечтали о лучшем, более справедливом мире, и их идеализм во многих отношениях симпатичен (вспомним, как юный Троцкий бросился на помощь преследуемому школьному товарищу). Но опека СССР угнетала. Мартин Эмис в эссе к столетней годовщине Октябрьской революции заметил, что “основным изъяном марксистской программы было последовательное отрицание ею человеческой природы”[698]. Историки из коммунистической Европы с самого начала оказались в затруднительном положении.

Лишь одна страна – Великобритания – дала ряд первоклассных историков с большим влиянием за пределами партии. В начале 1930‐х годов Коммунистическая партия Великобритании насчитывала всего 5 тысяч членов, однако обладала значительным влиянием, особенно на профсоюзы.

В конце 1946 года группа друзей – историков и членов компартии – начала регулярно встречаться в Лондоне, в помещении над рестораном “Гарибальди” на улице Саффрон-Хилл, временами в ветхом “Доме Маркса” на площади Клеркенуэлл-Грин. Как выразился Эрик Хобсбаум, самый известный член группы, именно в первое десятилетие ее деятельности, похоже, “мы в самом деле стали историками”[699]. Так сложилась “Группа историков Коммунистической партии”, в которую входили некоторые из виднейших ученых того времени, в том числе Эрик Хобсбаум, Кристофер Хилл, Рафаэль Сэмюэл и Э. П. Томпсон.

Первые встречи были посвящены осмыслению опубликованной в 1938 году “Истории Англии” Артура Л. Мортона. Вместо того чтобы, подобно франкфуртцам, тратить время на выявление в марксизме темных мест, группа сосредоточилась на рассмотрении событий прошлого с позиции угнетенных, на попытках расслышать маргиналов в источниках, в которых их голоса едва слышны. Эти историки рассчитывали, что их открытия помогут людям освободиться от “высокой истории” монархов, премьер-министров и прочих “великих людей” и от представления о непрерывной эволюции, а не революции, в Англии.

Состав группы постепенно вырос до трехзначного числа. Не все они были профессиональными историками – цель заключалась в том, чтобы привлечь всех интересовавшихся историческими изысканиями. Что касается периодизации, то группа разделилась на четыре секции: истории древнего мира, Средних веков, XVI–XVII веков, XIX века. Группа пользовалась достижениями общественных наук и разделяла подход школы “Анналов” – с тем важным отличием, что ко всему применяла марксистские принципы.

Почти немедленно встал вопрос, влияет ли партийная принадлежность на научную честность, а если да, то каким образом. Это не представляло проблемы, пока группа разрабатывала темы, не затрагивавшие непосредственно Советы. Но в конце 1952 года в Times Literary Supplement появилась полемическая статья (анонимная, как