Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

разбит и страдал безумно… Мне хочется забыть весь мир. Когда мой поезд пришел сюда ночью, я нарочно остался на вокзале и не поехал в гостиницу, чтобы избавиться от жадно-любопытных взглядов. Ведь все газеты писали так много и правды, и неправды, что каждый смотрит на меня с невольным интересом…

– Слава богу, я ничего не читала, – искренно сказала я. – Люди больше всего падки на чужое несчастие.

Он взял мою руку и молча прижал ее к губам.

– Какое счастье для меня, что я встретил вас, может быть, в последний раз в моей жизни, перед отъездом отсюда навсегда! У меня будет самое лучшее воспоминание о вас на весь остаток моей жизни. Со дня ужасной драмы вы первый человек, с которым я разговариваю с чувством душевного облегчения!..

Пришел носильщик и сказал, что поезд подан и место для его превосходительства занято. Мы попрощались самым сердечным образом. Генерал пошел в свой вагон, а я поехала в город к окружному инспектору. Было уже около одиннадцати часов утра, когда я вошла в его приемную и увидела там много ожидающих своей очереди для приема. Все ожидающие с тоской смотрели на двери кабинета инспектора. Врачи, пришедшие по службе, ожидали приема в длинном коридоре без окон, но с целым рядом выходивших в него дверей и с широкой крутой лестницей, ведшей прямо к выходной двери на улицу. Ни одного стула в этом коридоре не было. А врачи часами, стоя, ждали очереди, когда их примет окружной инспектор. По коридору из одной двери в другую, пробегали чиновники с пачками бумаг. Но дверь в кабинет инспектора ни разу не открывалась, и из нее никто не вышел и не вошел. Я подошла к группе врачей и спросила:

– Инспектора еще нет?

– Нет, он здесь. У него какая-то сестра сидит уже два часа! Мы вот с девяти часов ждем. Но он еще никого не принял.

– Может быть, его там нет? – говорю я.

– Какое там – нет! – сердито говорит один из врачей. – У него кто-то уже два часа сидит! А мы вот стоим и ждем у моря погоды…

Я села на ступеньку лестницы и стала смотреть на проходящую по улице мимо стеклянных дверей публику. Опять в коридоре какое-то движение! Я встаю и иду туда, куда устремились все. По коридору быстро шел один из чиновников управления. Врачи обступили его и стали спрашивать:

– Что же это такое! До сих пор инспектор ни одного еще человека не принял! Есть у него там кто-нибудь?

– Да, есть. Инспектор занят.

– А нельзя ли постучать и как бы нечаянно войти туда? – предлагает какой-то врач.

– Нет, нет! Пожалуйста, подождите еще немного. Я думаю, посетитель скоро уже выйдет!.. – И чиновник быстро бежит дальше.

– Это черт знает что такое! Мне по спешному делу нужно видеть его. А я два часа торчу тут, – возмущался один из врачей. – Да что это за болтун сидит столько времени у него?! Почему инспектор держит одного человека так долго, когда его ждут тут столько других?

В коридоре стоял тихий шум голосов, все говорили полушепотом. Я устала стоять и опять села на ступеньки. Вдруг в коридоре наступила тишина, раздался звук открываемой двери. Из инспекторского кабинета вышла сестра милосердия! Она быстро прошла мимо врачей, метнула взгляд в мою сторону, сбежала с лестницы и выбежала на улицу… Я встала и пошла к ошеломленным врачам.

– Вот! Видите теперь, кто два с половиной часа занимал время инспектора полумиллионной армии! А десятки врачей ждали! Ждали сотни госпиталей и десятки тысяч раненых и больных! – сказал старый врач.

В это время все тот же чиновник прошел в кабинет инспектора и сейчас же вышел обратно:

– Идите, коллеги! Кто первый?

Но все врачи показали на меня:

– Уж идите вы лучше первая. А мы после.

Когда я вошла, инспектор сидел за письменным столом. Он привстал и поздоровался со мной. Я объяснила ему, кто я такая.

– Доктор, вы знаете моего мужа. Вы знаете, что он с первого дня войны находится на фронте со своим транспортом.

– Да, я знаю.

– За это время он совершенно изменился. И к худшему. Он стал сильно пить и чувствует себя очень плохо.

– Что же я могу сделать для вас в этом отношении?

– Переведите его в тыл на госпитальную работу. Дайте ему отдохнуть в человеческой обстановке хоть несколько месяцев. Работа в госпитале его отрезвит, и он опять войдет в нормальную жизнь.

– Милая барыня! Ко мне столько приходит врачей и их жен! И все просят о переводе на лучшие места или убрать хоть временно с фронта. Но куда же я всех их переведу? Где я возьму для них хорошие места в тылу? И кто же будет тогда работать на фронте? Доктор Семин знает свое дело. Его транспорт работает лучше всех других транспортов, взятых вместе! Если я такого работника сниму с налаженного дела, то сразу нарушится работа целого района!

– Доктор, дайте мужу возможность хоть на короткий срок уехать оттуда, иначе он погибнет. Я это знаю! С ним уже были припадки горячки. Я еду к нему сейчас потому, что он страшно пьет и чувствует себя совершенно больным…

– Хорошо! Я могу вам обещать только одно: когда вы приедете туда, скажите ему, чтобы он подал рапорт о болезни. Тогда я дам ему отпуск на месяц, на два по болезни. А там будет видно. Может быть, и удастся устроить его где-нибудь в тылу…

Я его поблагодарила и ушла. До вечера и отхода моего поезда время тянулось бесконечно долго. Я не знала, что мне делать и как убить время. К знакомым не хотелось идти. Тяжело слушать рассказы об убитых и искалеченных. А это было теперь неизбежным разговором в каждом доме. В Тифлисе живет много кабардинских семей. Среди них нет почти ни одной семьи, у которой не было бы кого-нибудь убитого или раненого. Ни помочь им, ни облегчить их горя я не могу, а слушать душераздирающую драму семьи – невыносимо тяжело. Поэтому решила ни к кому не идти. Просто похожу по Головинскому, посмотрю на публику, на магазины. Прежде всего, пойду пообедаю в ресторане… Пошла в гостиницу «Ориант», тут же на Головинском. При ней был великолепный ресторан. Его кухня славилась на весь Кавказ. Но в огромном зале не было ни одного свободного столика.

– Подождите, пожалуйста. Скоро должны освободиться столики, – сказал лакей.

Я села в одно из кресел, которые стояли в разных местах зала под пальмами. На