Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

Не денег и вещей жаль, а какой-то безотчетный страх охватил меня. Меня ограбили в городе на освещенных людных улицах, а что было бы со мной, если бы я остановилась ночевать в одном из этих «номеров»? Никто бы и трупа моего никогда не нашел!..

– У меня пропал чемоданчик с документами, – сказала я извозчику. Но тон, которым ответил мой возница, удивил меня. Сразу с покровительственного, добродушного – сделался грубым.

– Кто же ездит ночью по таким улицам! Конечно, жулики везде есть. Но я отвечать не могу! Я говорил вам, что места здешние «плохие».

Чемодан отдала носильщику на хранение, а сама пошла в жандармскую комнату и рассказала все, что произошло со мной. Дежурный жандарм все записал, но, конечно, никакой помощи оказать не мог. Я пошла в дамскую комнату и, когда открыла дверь, то пришла в полное отчаяние… Эта дамская комната когда-то служила местом отдыха для проезжающих пассажирок первого и второго классов. Там стояли мягкие диваны и большие кресла; была приличная женщина – горничная – для услуг и поддержания порядка и чистоты. Всегда чистая уборная, умывальник с горячей и холодной водой. Словом, там были все удобства, необходимые пассажирам, и, конечно, всё содержалось в полном порядке и чистоте. Сейчас же я увидела какую-то грязную ночлежку. На мебели и на полу сидели и лежали группами и в одиночку. Многие сидели скорчившись, поджав под себя ноги и укрывшись кто чем мог, – шубой, пальто или шалью. Некоторые еще не спали и разговаривали; другие что-то жевали. Как только стало светать, все зашевелились и стали выползать из-под своих покрышек. В одну минуту около уборной образовалась длинная очередь. Тут были и старухи, и молодые, и подростки. Лица у всех заспанные, волосы растрепанные, одежда помятая. Они уже знали друг друга и весело переговаривались, как давно знакомые. Те, кто выходил из уборной, занимали очередь около умывальника. Но он скоро засорился, и грязная вода потекла через край, заливая пол. Незапиравшаяся дверь в уборную делала пребывание в этой ночлежке совершенно невыносимым. Когда рассвело, пришла женщина, которая должна смотреть за чистотой этой комнаты. Но сама она была так ужасно грязна, что самое понятие о чистоте было для нее, очевидно, недоступно. Как только она пришла, ночлежницы стали сдавать ей вещи на хранение. Она запихала вещи в стенной шкаф и заперла его на замок. Очевидно, большинство спавших здесь женщин пользовались вокзалом как гостиницей. Я не могла дольше оставаться тут и вышла в столовую. Решила, если буфет будет открыт, выпить кофе. Но было еще очень рано, и в столовой не было никого. Столики стояли никем не занятые и без скатертей, стулья перевернуты. Только в самом дальнем углу за столиком, накрытом свежей скатертью, сидел элегантный и совсем еще молодой генерал. Я решила сесть где-нибудь подальше от него, но случайно еще раз взглянула в его направлении. И вдруг узнала в нем своего старого хорошего знакомого – генерала Зубова…

Я так обрадовалась ему после всех неудач и бессонной ночи среди грязных ночлежников и загаженного вокзала, что чуть не бросилась сама к пустому месту за его нарядно накрытым столом. Но, к счастью, он сам увидел меня, сразу узнал и пошел ко мне, удивленный странной встречей, но обрадованный и с ласковыми словами привета:

– А вы что делаете в этом грязном месте и в такое странное время, на границе ночи и рассвета?! Почему вы одна? Где ваш верный телохранитель и нянька – денщик?.. Идемте сразу к моему столу. Выпейте кофе и рассказывайте мне ваши приключения и затруднения…

Меня не надо было уговаривать! Я была готова плакать от радости, усталости и голода… Но, конечно, плакать я не стала, а свои ночные неудачи рассказывала в комическом тоне… Зубов слушал меня внимательно, но даже не улыбнулся на мои попытки рассмешить его…

– Вы сами не знаете, на границе какой опасности вы были все время! Сам Бог вас спас! Его благодарите за то, что вы живы и невредимы!.. А что вы не спали всю ночь, так это пустяки. Выспитесь при первом удобном случае.

Он так ласково, по-отечески, со мной говорил, что я забыла обо всем. А в его присутствии мне уже не грозила никакая опасность. Не вставая из-за стола, он сделал все, что было нужно. Пришел жандарм, за которым генерал послал лакея. Он продиктовал ему, что нужно написать в протоколе о пропаже моих документов, а через некоторое время дежурный жандарм принес переписанный протокол, на котором генерал расписался, как лично знающий меня. Я стала благодарить его и только теперь обратила внимание, что он выглядел нездоровым и каким-то усталым.

– Сергей Евгеньевич[31], что с вами? Вы были больны?

– Был. И очень жалею, что еще жив…

Я подумала, что убит один из его сыновей. У него было два сына, и оба были на Западном фронте.

– Что-нибудь случилось с вашими сыновьями?

– К счастью, нет, но со мной случилось много неприятного… Я еду сейчас на Минеральные Воды по приказу, как в ссылку… Вы приблизительно знаете мою семейную жизнь. Поэтому я не стану тратить слова на объяснения. Еще в начале войны я встретил женщину в форме сестры милосердия. Она работала в одном из крепостных госпиталей. И полюбил ее. Мне казалось, что и она отвечает мне тем же!.. Но позднее я заметил, что она тяготится нашими отношениями. В один ужасный вечер я сидел у нее в комнате. Наш разговор становился все более запутанным и тяжелым… Совершенно неожиданно она схватила револьвер, приложила его дуло к своему виску и сказала, что застрелится! В ужасе, желая остановить ее, я схватил ее за руку. И в этот же момент раздался выстрел, и она упала мертвой. Это было ужасно…

Он замолчал и дрожащей рукой долго не мог зажечь спичку, чтобы закурить папиросу. Он сидел молча, опустив голову и, казалось, весь ушел в пережитое…

– Ну! Потом был суд… Меня оправдали в предумышленном убийстве… Но я чувствую себя совершенно разбитым, и оправдательный приговор не мог, конечно, уменьшить мои страдания. Если бы меня послали на фронт, хотя бы простым солдатом, я мог бы, может быть, весь уйти в работу и забыться… А меня послали на Минеральные Воды – для поправления здоровья!.. – Помолчав, он продолжал: – Которое мне совершенно не нужно… Когда ее хоронили, я весь гроб покрыл живыми цветами и почти один шел за ним. На суде это мне было почему-то поставлено в вину. Но мне это безразлично! Я нравственно был совершенно