Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

ЧАСТЬ IV

Отступление

27. Последний натиск

Сегодня я в плохом настроении, потому что мы не двигаемся вперед. Ничего нельзя сделать… Вчера и сегодня наконец-то был мороз. С завтрашнего дня температура вновь повысится. Поэтому надежды на продвижение опять рухнули. Прямо сейчас я не знаю, как мне обеспечить подвоз хотя бы продовольствия. Для подготовки к новой атаке потребуются как минимум 10 дней[1135].

Недовольный командующий 4-й танковой группой Эрих Гёпнер, выжидавший момента для последнего броска к Москве с севера, был не одинок. Гудериан, которому не терпелось захватить Тулу, открывавшую путь на Москву с юго-запада, также был разочарован:

Наши войска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном состоянии, ибо противник выигрывает время, а мы со своими планами находимся перед неизбежностью ведения боевых действий в зимних условиях. Поэтому настроение у меня очень грустное. Наилучшие пожелания терпят крах из-за стихии. Единственная в своем роде возможность нанести противнику мощный удар улетучивается все быстрее и быстрее, и я не уверен, что она может когда-либо возвратиться. Одному только богу известно, как сложится обстановка в дальнейшем. Необходимо надеяться и не терять мужества, однако это тяжелое испытание…[1136]

Двести тридцать тысяч солдат и офицеров группы армий «Центр» были не менее подавлены, чем их командование. Артиллерист Франц Фриш вспоминал: «Ни один солдат не мог понять, какой смысл вести зимнее наступление в таких негодных условиях. Боевой дух войск также был ниже нуля. Мы переносили ужасные страдания… Почти все время дул ледяной ветер. Мы так и не дождались положенного зимнего обмундирования и не могли понять, почему нам его не выдали»[1137]. Командующий 43-м корпусом Хейнрици, как всегда, быстро заметил такие настроения. Да и сам он чувствовал то же самое. «Погода по-прежнему плохая… снег и заморозки по ночам, туман и дождь в течение дня. Дороги либо покрываются льдом, так что наши машины вертятся на них волчком, либо превращаются в глубокое болото. Сейчас мы живем в какой-то жалкой деревушке, кишащей клопами». 8 ноября, в тот же день, когда Гитлер в Мюнхене провозгласил, что Советский Союз «сломлен и побежден», Хейнрици заметил: «Наши солдаты постоянно спрашивают меня, когда это закончится. В ответ я лишь пожимаю плечами и говорю, что не знаю»[1138].

Во время этой передышки солдаты нашли, на ком выместить раздражение. Партизаны, пусть их было и не очень много, иногда, как шершни, устраивали досадные сюрпризы: минировали мосты и дороги, нападали на деревни, где квартировались немцы, и поджигали их склады. Хейнрици жаждал мести не меньше своих солдат. А если кто-то путал партизана с мирным жителем – что ж, по его мнению, тот сам был виноват: не донес, не выдал. Охота на невидимого противника, прекрасно умевшего прятаться в глубоких ущельях или густых лесах, была непростой задачей. Уставшие и деморализованные солдаты не были настроены различать невиновных и виноватых.

Важнейшую роль играли доносчики. В одном случае Хейнрици очень помог один человек, которого он иносказательно назвал «нашим переводчиком». Его сведения позволили арестовать «идейную банду» из 15 партизан – как мужчин, так и женщин. Даже зная о том, что будут «уничтожены без пощады», как писал Хейнрици, они отказались отвечать на вопросы. «Они ничего не говорили и притворялись, что ничего не знают». Их, как и положено, расстреляли. В другой раз солдаты одной из его частей задержали 60 подозреваемых. Офицер, производивший аресты, выявил среди них 40 красноармейцев. Хейнрици записал, что «он вынес приговор и казнил двадцать из них» и что «одного молодого человека повесили в центре города, или, точнее, офицер избавил военную полицию от этой неприятной работы и повесил его сам». Эти внесудебные казни приносили Хейнрици заметное удовлетворение. Однако было довольно неприятно наблюдать, как его офицеры казнят своих жертв поблизости от места, где он расположился на ночлег, поэтому он приказал одному из них «не вешать партизан ближе чем в ста метрах от моего окна. Это не самый приятный вид по утрам»[1139].

Фон Бок, командовавший группой армий «Центр», сталкивался со сложностями совсем другого рода. Его солдаты были деморализованы, а офицеры то и дело ссорились друг с другом из-за плохо спланированных и проведенных вылазок или жаловались на снабжение, которое им обещали, но так и не прислали. Командир одного из полков 98-й пехотной дивизии сожалел о потере «офицеров, унтер-офицеров и оружейных специалистов», заметив, что «без замены и пополнения запасов одежды, оборудования, вооружения, транспортных средств и лошадей… войска больше не представляют боевой ценности»[1140].

Фон Бок не столько закрывал глаза на разброд и недовольство в группе армий «Центр», сколько предпочитал не сталкиваться с ними напрямую. Он полностью сосредоточился на разгроме основной группировки противника, оборонявшей Москву, предполагая, что падение столицы – вторая по важности цель – последует само собой. Но теперь он столкнулся с огромными препятствиями в сфере снабжения. Хотя немцы протянули железнодорожные линии вплоть до Смоленска, дальше основная доля материального обеспечения фронта перевозилась на грузовиках по дорогам, которые во многих местах были практически непроходимыми. Это неизбежно привело к острой нехватке критически важных припасов, включая основные продукты питания и топливо, на что неоднократно и настойчиво жаловались его офицеры. К этим трудностям добавилась еще одна: именно в этот момент Гальдер предложил новую грандиозную стратегию следующего этапа кампании.

7 ноября начальник штаба сухопутных войск послал фон Боку карту, на которой были изображены две линии, обозначавшие «минимальную» и «максимальную» глубину, на которую три группы армий должны были продвинуться в ближайшие недели. «Максимальная» линия шла от северного порта Мурманск через город Горький (в 400 километрах на восток от Москвы) к точке, расположенной немного восточнее Сталинграда (800 километров южнее Горького и 900 километров к юго-востоку от Москвы), и уже без всякой точности уходила дальше на юг, к горам Кавказа[1141]. Фон Бок сразу же отбросил «максимальную линию» как слишком фантастическую и не стоящую серьезного рассмотрения, но проигнорировать «минимальную» – ту, что, по его мнению, предлагал Гитлер, – он не мог. Эта линия начиналась с точки к востоку от Ленинграда и шла прямо на юго-восток к точке, расположенной в 250 километрах восточнее столицы, а затем поворачивала на юг к Ростову-на-Дону, находившемуся в 900 километрах к югу от Москвы. Ответ фон Бока был резким: такой «минимальной» цели достичь до зимы невозможно. Даже окружить Москву к концу года, как требовал Гитлер, и то будет предельно сложно. Было просто нереально, добавил он со злобным сарказмом, сделать атаку на Москву «шедевром стратегического искусства»[1142]. Гальдер предпочел не обострять конфликт.

Командующий группой армий «Юг» фон Рундштедт был озадачен не меньше. Как заметил его начальник штаба, «нельзя было и дальше успокаивать себя словами “Все будет хорошо…” Однажды придет время, когда они [войска] просто физически не смогут больше продолжать, и, тщательно оценив ситуацию, я думаю, что этот момент… уже наступил»[1143]. Однако в случае с фон Рундштедтом Гальдер стал настаивать. 1-я танковая армия генерала Эвальда фон Клейста (как после падения Киева стала называться укрупненная 1-я танковая группа) получила приказ вновь двигаться на восток. Достигнутые успехи были невелики. Командующий группой армий «Север» фон Лееб также попытался достичь «минимальной линии» на своем участке, но и ему удалось продвинуться лишь чуть-чуть. Основная тяжесть сумасбродного гитлеровского крестового похода по-прежнему ложилась на фон Бока.

По распоряжению Гитлера финальный бросок к Москве должен был начаться не позднее 15 ноября. Фон Бок решил, что операцию по окружению поведет с севера 3-я танковая группа Гота, с запада – 4-я танковая группа Гёпнера, а с юга – 2-я танковая армия Гудериана. Но он был очень обеспокоен. В разговоре со своим начальником Браухичем 11 ноября он не стал упоминать об оперативных амбициях Гитлера, которые выглядели нереалистическими вплоть до нелепости, – но которые по-прежнему поддерживало большинство, если не все старшие генералы фюрера. Вместо этого он сфокусировался на проблемах снабжения и тыла. Из-за