Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

того, что количество поездов, ежедневно добиравшихся до его тыловых позиций, резко сократилось с 30 до 23, резервы припасов группы армий «Центр» быстро подходили к концу. Если не удастся восполнить эту нехватку, предупредил он Браухича, «мне придется отдать войскам приказ готовиться к зиме и поглубже закапываться в землю. Невозможно держать войска в открытых окопах на протяжении следующих четырех недель [время, которое занял бы процесс пополнения запасов], так как уже сегодня вечером температура опустилась на десять градусов ниже нулевой отметки».

Уже не в первый раз главнокомандующий сухопутными силами уклонился от определенного ответа, но при этом пообещал «в самое ближайшее время проверить ситуацию с железнодорожным транспортом»[1144]. На следующий день фон Боку сообщили, что будут запущены дополнительные поезда, но почти одновременно с этим он, к своему ужасу, выяснил, что некоторые из этих поездов будут использоваться для ускоренной депортации немецких евреев из рейха. По злой иронии судьбы Гитлер решил заняться уничтожением одной «бациллы», лишив тем самым группу армий «Центр» средств, необходимых для уничтожения советских войск.

Фельдмаршал фон Бок оказался под огнем критики со стороны всех своих старших офицеров, каждый из которых требовал больше солдатских пайков, боеприпасов, топлива и зимнего обмундирования. Никто не протестовал более яростно, чем командующий 2-й танковой армией, имевший заслуженную и тщательно пестуемую репутацию самого новаторского и дерзкого из подчиненных фон Бока. 12 ноября Гудериан отправился в инспекционную поездку по своим частям. Повсюду он слышал жалобы: танки, двигатели которых не заводились, если под ними предварительно не развести костер; танки, которые «не могли взбираться по обледеневшим склонам из-за отсутствия требуемых накладок на гусеницы»; танковые полки, в которых насчитывалось всего 50 исправных машин; танки, оптика которых замерзла, а пулеметы вышли из строя; целый танковый корпус с запасом топлива всего на один день.

Еще одной проблемой было общее состояние войск: пехотные роты, которые вместо более чем 150 бойцов насчитывали не более 50; офицеры и солдаты, рассказывавшие ему о том, что у них нет «белых маскировочных халатов, сапожной мази, белья и прежде всего суконных брюк». Значительная часть солдат, как он заметил, «была одета в брюки из хлопчатобумажной ткани» при температурах намного ниже нуля. В нескольких полках, как ему сказали, «потери» от обморожений достигали 500 человек[1145].

Несмотря на все эти проблемы, наступавшие на Москву передовые танки Гудериана оказались всего в 4 километрах от Тулы – «ворот» в столицу. Остро осознавая необходимость любой ценой не дать немецким танкам занять этот город, Жуков уже перебросил туда подкрепления, чтобы сдержать натиск Гудериана. Они хорошо окопались. Когда Гудериан попытался предпринять неожиданную фронтальную атаку на город, его встретил плотный огонь противотанковых и зенитных орудий, который, как он докладывал, стоил ему «многих танков и многих жизней». Прислушавшись к совету одного из своих генералов, он решил обойти Тулу стороной и бросить все силы в направлении Москвы, находившейся всего в 170 километрах к северу.

Вначале продвижение шло успешно, но вскоре – что, с его точки зрения, было зловещим предзнаменованием изменения военного баланса на этом участке фронта – немецкие танки столкнулись с серией хорошо спланированных, организованных и яростных контратак, которые удалось отразить лишь с огромным трудом, несмотря на прославленную скорость и маневренность немецкой танковой группировки. Гудериан, однако, был непоколебим: никаких задержек! 10 ноября, вопреки мнению Хейнрици, командующего 43-м армейским корпусом, который наступал с запада по направлению к шоссе Тула – Москва, он приказал ему вступить в открытый бой с советскими войсками. Чтобы избежать тяжелых потерь, Хейнрици не стал начинать атаку при свете дня, а дождался наступления ночи. Но после того как его пехотные дивизии прорвались, они встретили ожесточенное сопротивление как с правого, так и с левого фланга. Не найдя подразделений, которые могли бы его поддержать, Хейнрици потратил пять дней, чтобы ценой «напряженных усилий» (по его словам) добиться лишь незначительного успеха. Хотя они взяли 2000 пленных и захватили шесть танков, «замечательная победа, которую мы одержали, – вспоминал Хейнрици, – оказалась напрасной с точки зрения хода всей операции». 15 ноября, когда началось финальное наступление на Москву, он мрачно заметил, что за четыре дня уже потерял почти 1000 человек. Из них 790 были убиты и ранены, а 180 «замерзли насмерть»[1146]. В «военном донесении» своей семье, написанном еще через четыре дня, когда температура упала до –20 ℃, а яростный ветер «как будто иглами колол в лицо и насквозь продувал шапку и перчатки», он описывал, как его солдатам «приходилось часами лежать на промерзшей земле под минометным и пулеметным огнем», имея на себе лишь легкие шинели и «тонкие старые брюки». Его удручал контраст с советскими войсками, одетыми «в ватную униформу, шинели и штаны, напоминающие пуховые одеяла, с круглыми теплыми меховыми шапками-ушанками». Его солдатам, писал он семье, приходилось сражаться «в ужасных боевых условиях»[1147].

В письме жене, датированном тем же днем, его настроение стало еще мрачнее:

Сомневаюсь, что мы дойдем до Москвы этой зимой. Если начнется снегопад – а похоже, что он начнется сегодня ночью, – мы просто застрянем здесь… Все сыты по горло и мечтают поехать домой в отпуск, потому что конца этому не видно. Все это продолжится и в следующем году. Россия трещит по швам, но пока еще не рухнула[1148].

За два дня до этого 112-я пехотная дивизия Гудериана столкнулась с советской 239-й стрелковой дивизией, которая только что прибыла из Сибири. Немецкая 112-я была уже потрепана после бурной встречи с 50-й армией Жукова к югу от Тулы. Дивизия в очередной раз понесла серьезный урон, а 37-миллиметровые немецкие противотанковые пушки смогли лишь слегка поцарапать броню советских Т-34. Хотя в конце концов немцам удалось прорвать оборону, войска были измотаны и деморализованы. Сибиряки в глазах немцев уже приобрели почти мифический статус кровожадных и бесстрашных воинов, которые не берут пленных. Столкнувшись на открытой местности с 239-й дивизией, немцы развернулись и побежали с поля боя. «Эта паника, возникшая впервые со времени начала русской кампании, явилась серьезным предостережением, указывающим на то, что наша пехота исчерпала свою боеспособность и на крупные усилия уже более неспособна»[1149], – писал Гудериан.

Гудериана отрезвил новый для него опыт поражения, и ему не удавалось рассеять накопившиеся у него сомнения. «Мы приближаемся к нашей конечной цели очень медленно в условиях ледяного холода и в исключительно плохих условиях для размещения наших несчастных солдат», – записал он 17 декабря, добавив: «Без горючего наши автомашины не могут передвигаться. Если бы не эти трудности, мы были бы значительно ближе к своей цели»[1150]. Через четыре дня, 21 ноября, он был еще более пессимистичен:

Страшный холод, жалкие условия расквартирования, недостаток обмундирования, тяжелые потери в личном составе и материальной части, а также совершенно неудовлетворительное состояние снабжения горючим – все это превращает руководство боевыми операциями в сплошное мучение, и на меня все более и более давит та огромная ответственность, которую, несмотря на все красивые слова, никто не может с меня снять[1151].

Примечательно, что плохую погоду Гудериан, в отличие от некоторых своих коллег, считал лишь одной из множества причин своих проблем.

Фон Бок все еще был убежден, что его прославленный командир был «полон уверенности в своих силах»[1152]. Но информация, доходившая до него от военачальников на других участках фронта, отчетливо указывала, что наступление уже начало пробуксовывать. Один из них, командующий 4-й армией генерал Гюнтер фон Клюге, руководивший прямой атакой на столицу с запада, «описал в весьма мрачных тонах положение 13-го корпуса», доложив, что «его правое крыло… в обозримом будущем неспособно вести наступательные действия». Генерал Ганс Фельбер, командовавший 13-м армейским корпусом, «старается трудностей своего корпуса не преувеличивать, хотя его солдаты ведут сражение против численно превосходящего противника в трудных условиях лесистой местности», а генерал Вильгельм Фармбахер, командующий 7-м корпусом, который, как отметил фон Бок, был «сильно потрепан»,