Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

изъятых земель. В состав Комиссии вошли тринадцать человек – семь уполномоченных от Англии и шесть от Шотландии, среди которых были представители известнейших британских фамилий, некоторые из них, впрочем, не избежали намеков на их проякобитские симпатии.

С самого начала работы в 1715 г. Комиссия столкнулась с серьезными трудностями, поскольку, согласно постановлению Судебной сессии, конфискации подлежало все, движимое и недвижимое, имущество якобитов. Кроме того, уполномоченные были засыпаны требованиями кредиторов экспроприируемых поместий, которые настаивали, чтобы было принято решение о возвращении им якобитских долгов[679]. Было заявлено, что работа Комиссии по конфискациям займет двадцать-тридцать лет из-за судебных тяжб.

Одной из функций комиссионеров был подбор и назначение управляющих для конфискованных поместий. Однако уже в те годы, а еще более – позже, стало ясно, что в полном соответствии с патронажными практиками, из-за подкупов членов комиссии, на должности управляющих чаще назначались родственники экспроприируемых. Господство патронажа приводило и к постоянной борьбе между шотландской элитой, осью которой стало противостояние Судебной сессии и Комиссии уполномоченных. Высшей точкой конфликта стало обвинение Лорда-председателя Судебной сессии комиссионерами, заподозрившими его в получении взяток за распределение должностей управляющих.

Еще одной проблемой было то, что во многих хайлендерских поместьях арендные платежи носили натуральный характер, что составляло значительную сложность для английских членов комиссии, не представлявших, как можно провести оценку стоимости этих хозяйств. Взамен английских оценщиков теперь были назначены шотландцы, что вновь открыло дорогу для взяток и коррупции. Шотландские якобиты пытались за соответствующее вознаграждение вернуть себе родовые имения через подставных лиц и родственников, многие из которых обогатились, оказывая услуги состоятельным якобитам.

Несмотря на многочисленные сложности, через четыре года, намного ранее первоначально определенных сроков, было объявлено, что в целом работа Комиссии уполномоченных закончена. Поместья были выставлены на открытый аукцион и покупались, как правило, родственниками тех, кто их потерял. Незначительную конкуренцию составила лишь Йоркская строительная компания, основанная в 1691 г., которая, однако же, вскоре была вытеснена с этого рынка.

Доходы от продажи имений составили 411 082 ф., из которых после всех выплат кредиторам осталось 84 043 ф., а за вычетом оплат служащих Комиссии – 1107 ф[680]. Учитывая, что экспроприировано было пятьдесят поместий, на каждое имение приходится в среднем по 22 с небольшим фунта. Сумма даже по тем временам смехотворная. Работа Комиссии, перешедшей в 1727 г. под управление Баронов казначейства, не принесла, таким образом, дохода казне и, самое главное, сохранила status quo в шотландском землевладении – перераспределения собственности не произошло, в отличие от следующего якобитского движения 1745 г.

К тому времени, когда восстание было окончательно подавлено, Британский парламент заседал уже в течение шести месяцев. Тем не менее, он не был распущен до тех пор, пока депутаты не приняли несколько актов, направленных на искоренение остатков мятежа и предотвращение появления новых волнений на севере. В течение недели после того, как вести о Каллоденском сражении достигли Вестминстера, палата общин приняла закон, согласно которому все те, кто подозревался в симпатиях к Стюартам и чьи поместья или жилища находились на территории Шотландии, должны были предоставить поручителей своей лояльности короне. Вскоре последовали другие меры. Памятуя о массовом участии прихожан епископальной церкви в восстании, правительство позаботилось о том, чтобы клирикам были запрещены проведение служб до тех пор, пока они не принесут присягу верности и не проведут службу во здравие короля.

Особо позаботились в Лондоне о том, чтобы искоренить воинственный дух хайлендеров. Им было запрещено носить оружие, а в качестве наказания предпринимались меры ареста до шести месяцев или ссылки в колониальные войска, а при повторном случае нарушения этого закона – до семи лет ссылки. Предпринимало правительство меры и для того, чтобы этот акт не остался лишь на бумаге – массовые обыски были проведены на подавляющей части территории Шотландии, в результате которых было изъято огромное количество оружия.

Этот же документ не только разоружал шотландцев. Он предусматривал, что ни один шотландский юноша или мужчина, независимо от рода его занятий, не имеет права носить килт или другой элемент шотландской одежды. Содержащие тартан пледы и накидки также были строго запрещены. Наказание за ношение тартана было шесть месяцев заключения для первого случая, и семь лет каторги – для второго. 12 августа 1746 г. закон о запрете ношения шотландской одежды был одобрен монархом и в дальнейшем реализовывался со всей строгостью. Войскам было приказано в случае его нарушения «приводить нарушителя прямо в его наряде в суд, который силой своей власти должен был наводить порядок»[681]. Уничтожением этой внешней стороны горской культуры, лишая традиционные символы права на существование, правительство рассчитывало разрушить клановую солидарность, лежащую в основе самого горского традиционного общества. Иными словами, опасность представляли не килты, а та культура и практики, которые они символизировали.

В том случае, если суды не выполняли возложенные на них обязанности, об этом следовало доложить лорду-адвокату. Все чиновники, помимо этого, время от времени должны были докладывать об исполнении новых законов, которые служили искоренению одного из основных клановых принципов, приведших к восстанию – принципу «военного держания», в соответствие с которым хайлендеры наделялись землей на условии несения военной службы вождю. Наследственное право землевладения, согласно которому вождь наследовал не только землю, но и верность тех, кто на ней проживал, на протяжении долгого времени было источником нестабильности, и теперь становилось очевидным, что следует отделить собственность от административного иммунитета. И вскоре после подавления восстания все хайлендеры должны были явиться к своим шерифам ради принесения присяги верности. В силу жестокости и, казалось бы, бессмысленности правительственных мероприятий, порой создается впечатление, как оказывается, все же обманчивое, что реализация всех этих законов связывалась и сопровождалась банальным уничтожением «чужой» горской культуры[682].

Однако в целом теперь, после «сорок пятого», правительственная хайлендерская политика действительно обрела смысл и социальную логику. Политико-социологический анализ тех культурных методов, которые использовались в процессе «цивилизовывания», и их идеологических последствий демонстрирует парадоксальный, на первый взгляд, факт. Все предпринимаемые меры не были направлены на искоренение клановости как системы, а все попытки экономических нововведений не стали механическим наложением английских принципов и механизмов на клановую экономику, но учитывали ее специфику и социокультурные

особенности, в которых она функционировала. Цель пресвитерианских деятелей, столь рьяно взявшихся за выполнение программы по переустройству Хайленда, согласно Тобиасу Смоллетту, опубликовавшему спустя пятнадцать лет свои объяснения хайлендерских преобразований, заключалась в том, чтобы «предотвратить любое будущее восстание в горной Шотландии, распространяя дух производства среди уроженцев тех мест, и особенно освобождать их от того рабского положения, в котором они находились из-за своей зависимости от