Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

Рубежом, отделяющим период традиционного развития шотландского общества от динамичного индустриального, являются 1760-е гг., и в это же время, по мнению К. Смаута, произошел переворот в сознании шотландцев, которые начинают осознавать себя британцами[694]. В период между 1750 и 1850 гг. темпы шотландской индустриализации превосходили английские. В 1755 г. население Шотландии составило 1 250 тысяч человек, в 1801 г. оно выросло до 1 600 тысяч, а в 1841 г. – до 2 600 тысяч человек. Рост численности населения был относительно невелик по сравнению с другими регионами и государствами, например, с Англией, где во второй половине XVIII в. население увеличилось на шестьсот тысяч[695], однако сама динамика процесса свидетельствует о происходивших структурных изменениях.

Внутренний рынок Шотландии традиционно был не очень развит, но в конце XVIII в. расширялся довольно динамично. Развитие городов привело к увеличению потребностей в производстве продуктов, строительных материалов и угля. Рост среднего класса также детерминировал и появление специфических потребностей. Если в 1750 г. средний класс составлял 15 % городского населения, то в 1830 г. – 25 %. Эта группа населения демонстрировала свою внутреннюю коллективную идентичность, выражаемую во внешних формах – архитектуре жилых зданий, внутреннем убранстве жилищ, модной одежде и большом количестве других вещей.

Несмотря на расширение внутреннего рынка, он испытывал значительное внешнее влияние, которое со временем лишь усиливалось, что проявлялось прежде всего в росте экспорта, в том числе и трансатлантического. В первую очередь это было вызвано возможностями, предоставленными унией. До Американской войны за независимость Англия и американские колонии составляли 60 % шотландского рынка льна. С другой стороны, образование США и потеря североамериканского рынка заставило шотландских торговцев искать новые рынки сбыта, и в первые десятилетия XIX в. торговые связи Шотландии были расширены до Южной Америки, Азии и Австралии.

При изучении процессов шотландской модернизации один из основных вопросов заключается в проблеме средств, которыми такая бедная, в том числе и капиталом страна, какой была Шотландия еще в XVII в., могла финансировать модернизацию, включая индустриализацию. Очевидно, что три фактора сыграли в накоплении капиталов определяющую роль. Во-первых, старая элита, землевладельческие слои мобилизовали ресурсы. Многие землевладельцы не только трансформировали систему землепользования, строили мосты и дороги, но и вкладывали деньги в развитие индустриальных предприятий. На землях аристократии часто находились залежи полезных ископаемых – угля и железной руды, которые, в отличие от континентальной Европы, принадлежали не монархам или нации, а непосредственным землевладельцам, что становилось основой для развития индустрии таких магнатов, как герцоги Гамильтон, Сюзерленд, Бьюклеуч, графы Иглинтон, Уэймисс, Левен. Помимо строительства коммуникаций и разработки ископаемых, знать основывала банки, финансовые и колониальные компании. Наконец, аристократия была тем каналом, через который колониальные деньги поступали в Шотландию, инвестируясь в шотландскую экономику. Иными словами, старые землевладельческие слои способствовали успешному финансированию трансформирующейся экономики.

От Англии в этом процессе Шотландия отличалась тремя ключевыми характеристиками – своей бедностью, форсированностью модернизационного процесса и теми огромными инвестициями, которые были вложены в ее экономику – не только в промышленность и города, но и в строительство транспортной инфраструктуры, каналов, развитие сельского хозяйства. И эти капиталовложения были обязательным фактором трансформации.

Сама сельскохозяйственная революция не могла произойти без инвестиций. На первом ее этапе именно лорды сыграли основную роль, и только в 1790-е гг. стало понятно, что главное значение приобретает деятельность фермеров и арендаторов. Расходы, которые делались владельцами земель, в этом аспекте очень показательны. На протяжении пяти лет с 1771 по 1776 гг. граф Стратмор потратил более 22 тысяч фунтов на широкомасштабную программу улучшений своих земель в Ангусе[696]. В Крауфорде в южном Ланаркшире в 1772 г. на улучшение поместья было потрачено 4 700 фунтов[697]. Кроме того, в период с 1780 по 1815 гг. от 2,5 до 3 миллионов фунтов было потрачено на строительство дорог и мостов в Шотландии, что революционно изменило систему коммуникаций в Шотландии, открывавшей в свою очередь дорогу экономической и социальной мобильности[698]. Важно и то, что значительная часть шотландской текстильной, горной и камнедобывающей промышленности была сконцентрирована в сельской местности и инвестировалась коллективными товариществами, в состав которых входили как местные землевладельцы, так и позже арендаторы сельскохозяйственных земель.

Вторым фактором, обеспечившим успешность промышленного переворота, стали торговые связи с Америкой, что было особенно важно для западного и центрального регионов – основы индустриальной революции в Шотландии. Средства, полученные от колониального рынка, составили основу финансирования 18 мануфактур Глазго в период между 1730 и 1750 гг. и 21 предприятия в 1780–1795 гг[699]. Более половины табачных торговцев Глазго сделали свой капитал в XVIII в. на производстве льна, хлопчатых тканей, изделий из стекла и т. д. Кроме того, табачные лорды основали и первые три банка Глазго – Корабельный банк (1752 г.), Оружейный банк (1752 г.) и Фисл-банк (1761 г.), чьи средства составили значительную долю индустриального капитала Шотландии.

В третьих, шотландская экономика эффективно использовала свои инвестиции благодаря разветвленной банковской системе. Ее банковский капитал вырос с 0. 27 ф. ст. на душу населения в 1744 г. до 7. 46 ф. ст. в 1802 г. В отличие от более консервативных англичан, шотландцы чаще были склонны использовать эти средства для инвестирования в новые предприятия, а также охотнее выдавали денежные кредиты, что способствовало расширению объема капиталовложений в экономику.

В период с 1750 по 1850 гг. Шотландия действительно была одним из наиболее динамично развивающихся регионов мира. Глазго к концу XIX в. претендовал называться вторым городом империи. Помимо него, центром технологической модернизации Шотландии был Данди, который, правда, считался «женским городом» не только потому, что во второй половине XIX в. на двух мужчин приходилось три женщины в возрасте от двадцати до сорока пяти лет, но и потому, что в Данди была чрезвычайно высока доля женского труда – в начале XX в. здесь работали 21 % замужних женщин, в то время как в Глазго – 6 %, а Эдинбурге – 5,6 %[700]. Особенностью шотландской экономики стала и высокая зависимость от региональной специализации. В XIX в., считает Б. Ленман, Шотландия развивалась как крайне исключительный регион Британии, ориентированный на мануфактурное производство, а также экспорт капитала и текстильных товаров[701]

Столь же динамичными, как экономические, были и социальные изменения. Со второй половины XVIII в. наблюдаются изменения в продолжительности жизни в Шотландии. Если в середине столетия средняя продолжительность жизни равнялась 33,5 годам, то в 1790 г. – уже 39,4 года[702]. Упал и уровень смертности, что привело к демографическому подъему и изменениям социальной структуры. Традиционно на самом верху социальной лестницы Шотландии стояли высшие магнаты, которые, как правило, до