Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

Теперь, таким образом, правительство озаботилось задачей – как устранить сами корни постоянных беспорядков в горной Шотландии. По мнению лондонских наблюдателей, восстание стало результатом неэффективности мер, принимаемых королевской властью, следовательно, было необходимо усилить влияние правительства в горах. Еще до того, как окончилась парламентская сессия, Лорд канцлер инициировал целый ряд законопроектов, в соответствие с которыми все элементы наследственной юрисдикции полностью устранялись, что в итоге должно было привести к более эффективной системе судопроизводства в Шотландии. Билли, предложенные канцлером, полностью были одобрены и поддержаны Лордом-адвокатом.

Однако все понимали, что не так-то легко будет отменить те правила, которые существовали на протяжении многих поколений и были укоренены в самой системе клановости. Чтобы разрушить систему кланового землевладения, а также с тем, чтобы наказать наиболее активных участников движения, правительство приняло закон о переходе ряда земель хайлендерских вождей под правительственное управление. Это была не новая мера, она уже предпринималась в ходе умиротворения после якобитского восстания 1715 г., и в результате земли Камеронов, Фрейзеров и ряда других якобитских кланов были конфискованы правительством с тем, чтобы подвергнуться насильственным «улучшениям».

Интересно, что когда в парламенте активно дискутировались законы, направленные на подавление якобитского мятежа и на репрессии в отношении тех, кто принимал в нем наиболее деятельное участие, многие представители шотландской аристократии и члены Палаты общин увидели в этом ущемление их собственных интересов, особенно в части, касающейся законов о конфискации поместий. И депутаты, выражая свой протест, аргументировали это тем, что нарушаются статьи договора 1707 г. В данном случае уния становится тем стандартом, которого стоило придерживаться.

Упадок якобитизма во второй пол. 40-х-60-е гг. XVIII в., безусловно, связан с несколькими факторами. Но основной из них – уничтожение той специфической социокультурной среды, которую олицетворяли и сторонники епископальной церкви, и все другие противники унии. Невозможность реставрации Стюартов стала фактором, разрушавшим не только иллюзии восстановления шотландского политического суверенитета, но и особую горскую якобитскую культуру. Эта культура на несколько десятилетий, вплоть до начала XIX в., осталась в своеобразном одиночестве, после того, как, начиная с 1745 г., налаживаются отношения британских тори с Ганноверами, и после того, как была смягчена позиция официальной власти по отношению к епископальной церкви, следствием чего стал спад накала религиозной борьбы.

Одновременно, уже к концу 40-х гг., стали сказываться положительные экономические последствия унии 1707 г., что обеспечило дополнительный стимул для более успешной интеграции Шотландии в состав Британского королевства. Эта интеграция, безусловно, имела разные стороны – и сгон клансменов с земли, т. н. «чистки», и службу хайлендерских полков в Британской армии, в результате чего Камероны, Фрейзеры и целый ряд других кланов смогли вернуть, утраченную было, честь носить клановое оружие, гербы и одежду. Все это, совместившись одно с другим, сделало практически невероятной ситуацию нового восстания в горах.

Менее легко проследить идеологическую трансформацию, которая произошла в сознании как горцев, так и британцев. Окончательная судьба якобитизма была далека от того, что могли предполагать Чарльз Стюарт или его победитель герцог Кумберленд. Якобитизм как форма преданности Стюартам, безусловно, уходил в прошлое. И несмотря на то, что наследственные формы держаний сохранялись вплоть до 90-х гг. XVIII в., о чем свидетельствует речь лорда Браксвилда, без поддержки извне и утратив большую часть политических сторонников внутри Шотландии, якобитизм не представлял реальной политической силы. И поэтому в 1784 г. был издан закон, возвращавший конфискованные имения участников якобитского движения бывшим владельцам.

Инициатива Акта о возвращении исходила от Генри Дандаса, который годом ранее занял пост лорда-адвоката. Еще в 1775 г. он высказывал мнение о том, что горная Шотландия слишком изменилась за последние тридцать лет и что необходимо восстановить в правах землевладения шотландскую знать. В начале августа 1784 г. проект был внесен в палату общин, а уже 19 августа одобрен парламентом.

Отчасти закон лишь фиксировал de facto сложившуюся ситуацию – уже к концу 1760-х гг. большая часть крупных поместий была выкуплена их бывшими владельцами, находившимися на службе Британской империи. «Скоте Мэгазин» не единожды публиковал заметки о том, что то или иное имение вернулось в руки потомков древнего, прославленного рода. Потомки якобитских семей жили рука об руку с теми, кто когда-то поддержал ганноверскую династию, вместе строя будущее империи. В этой связи Акт о возвращении не являлся чем-то неожиданным или искусственным, скорее, наоборот, его потребность ощущалась уже давно – и вместе с умиротворением Хайленда приходило чувство, что память о прошлом должна быть подчинена настоящему.

Кроме того, существовало устойчивое представление о том, что изъятые и переданные во внешнее управление земли использовались неэффективно. Во время дебатов по закону граф Сидней, чье мнение, правда, вряд ли может быть принято как объективное, обращаясь с речью к парламенту, подчеркнул, что аннексированные поместья очень легко отличить по тому плачевному состоянию, в котором они находятся[684]. Аргументы сторонников и немногочисленных противников возвращения относятся к разным сферам – если те, кто выступал против принятия закона, принадлежали к новому поколению модернизаторов и использовали, главным образом, экономические доводы, то их визави настаивали на сохранении древнего права наследования и приводили примеры верной службы бывших якобитов на протяжении последних трех десятков лет. Таким образом, в споре речь шла не только об экономической рыночной конъюнктуре, идея исконной связи земли и клана все еще определяла сознание шотландцев и очень часто и детерминировала экономическое поведение, в частности, процесс распределения собственности.

Несмотря на массовую поддержку Акта, в законе подчеркивалось, что земли будут возвращены бывшим владельцам или их потомкам за вычетом требований, предъявленных кредиторами. Но, как бы то ни было, невзирая на недостаточное финансирование и ограниченное время, итоги работы Комиссии по управлению изъятыми поместьями в 1740–1770 гг. были гораздо более ощутимы, нежели 1710–1730 гг. Правительство теперь уже с большим вниманием относилось к горской проблеме и считало ее решение одной из актуальных задач. Однако при этом, очевидно, не экономические, а, скорее, культурные ресурсы Шотландии привлекали интерес Лондона. Шотландскую культуру предстояло превратить в символ Британии, в олицетворение лояльности.

Показательно, что в 1788 г., когда вести из Рима о смерти Чарльза Эдуарда достигли Шотландии, даже епископальные священники считали уже естественным возносить молитвы во здравие Ганноверов. К этому времени «милый принц Чарли» с его блестящими авантюристами-якобитами, превращаясь в образ, уже дрейфовали от берега истории в сторону мифа.

Одним из свидетельств шотландского прединдустриального рывка второй половины XVIII в. является уровень роста городов. Между 1750 и 1850 гг. северо-британский регион по этому показателю опережал урабанизационные процессы и в Англии, и на континенте. В 1750 г. Шотландия находилась на седьмом месте по уровню урбанизации, на четвертом – в 1800 г., и