Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Сестра, верьте мне! Буду защищать вас до последней пули! Но одну оставлю для вас, а самую последнюю для себя! – торжественно проговорил доктор.

«А мы, я и три солдата, остаемся на милость курдов?» – подумала я, но ничего не сказала… Да и что скажешь? Я здесь чужая для всех. Что со мной будет, никого не интересует. Каждый думает о себе! Как быстро все меняется. Совсем недавно я жила в собственном доме, за крепкими стенами, за дубовой дверью, которую запирали и на замок, и еще на цепочку… Когда я спала, все в доме ходили на цыпочках, чтобы не разбудить меня… Для мужа я – самое дорогое в жизни. Будь он здесь сейчас, он жизнь отдал бы, чтобы защитить меня!.. А вот сейчас сижу с людьми рядом, локтями касаемся друг друга. А они меня даже и не замечают. И им совершенно безразлично, что будет со мной. Вот убьют меня сейчас, и труп мой будет валяться, почернеет, засохнет, как и труп лошади, мимо которой мы только что проехали. Потом пошлют солдат, казаков. Будут преследовать курдов. Да будет уже поздно!..

Вдруг меня так подбросило, что я едва попала обратно на тюк. Солдат изо всех сил хлестал лошадей, и они мчались, не разбирая ни дороги, ни камней. Доктор стоял на дне двуколки на коленях, опираясь на винтовку. Сестра одной рукой обняла меня за талию, а другой держалась за край двуколки! Но ничего не помогало. Мы обе качались из стороны в сторону и нас подбрасывало так высоко, что я удивлялась, как это мы еще попадали обратно на тюк сена… Револьвер валялся у нас под ногами и подпрыгивал, стуча о пол. Я взглянула на переднюю двуколку. Она мчалась вперед, как и мы. Оба солдата качались и подпрыгивали, удерживаясь с трудом на сиденье… У одного солдата фуражка была нахлобученной до ушей. Другой был без фуражки, и волосы у него развевались, как перья. Они оба хлестали лошадей, не жалея… И вдруг на всем скаку их двуколка с треском налетела на камень и так сильно накренилась, что оба солдата из нее вылетели. Лошади остановились… Наш кучер не отставал от первой двуколки. Он едва сдержал лошадей, чтобы не налететь на нее. От неожиданной остановки мы все попадали. Доктор толкнул головой в спину солдата. Тот сунулся носом в хвосты лошадям. А мы с сестрой упали на доктора!.. В этот момент раздался такой страшный выстрел, какого я не слышала и во время Сарыкамышского боя!.. Курды стреляют прямо у меня под ухом… Я закрыла глаза и не хотела вставать… Я ждала новых выстрелов, но стрельба прекратилась… Была тишина, и пахло порохом. Кто-то под нами зашевелился, и я услышала голос доктора:

– Да вставайте же вы! Совсем меня придавили!..

Я открыла глаза и встала. Другая сестра тоже поднялась. Наш солдат стоял около двуколки.

– Сама выпалила! – сказал он. – Хорошо еще, никого не задела пуля!..

Доктор тоже поднялся, сел на сено и стал рассматривать винтовку.

– Как это, черт ее побери, она сама выстрелила? Не понимаю!.. – Но, вспомнив курдов и опасность, угрожавшую нам, он говорит: – Что же вы стоите?! Поезжайте скорее!..

– Да вон у них двуколка перевернулась! Они поднимают ее.

Передняя подвода еще лежала на боку, и солдаты возились около нее. Мешки и ящики с макаронами валялись на земле.

– Скорее! Скорее трогайтесь!

Наш солдат пошел помогать. Пошел и доктор. Потом пошли и мы с сестрой… Ни двуколка, ни лошади, ни солдаты – никто не пострадал. Просто под колесо попал большой камень, и от толчка выкинуло солдат и несколько мешков и ящиков. Общими усилиями двуколку подняли; вывалившуюся поклажу положили обратно; солдаты сели на свои места и поехали. Наша двуколка не отставала от них ни на шаг. Доктор сел на прежнее место, на тюк сена. Винтовку поставил между ног и держал ее за ствол кверху дулом.

– Что же курды на нас не нападают? Испугались? Увидели, что мы вооружены или ждут удобного случая, чтобы напасть? Эта сволочь нападает храбро, когда видит безоружных…

– Они, ваше высокоблагородие, ночи ждут, чтобы зарезать нас спящих, – говорит наш солдат. Доктор меняет положение и поворачивается беспокойно к солдату: – А где мы будем ночевать?

– А кто ж его знает? Где придется!.. Где ночь застанет, – спокойно отвечает солдат.

– Но так же нельзя. Нас так мало! Мы не можем выставить караула! А если заснем, то нас курды спящих всех убьют!..

– Тоже и я говорю! Вырежут беспременно! Начисто всех вырежут! И перекреститься не дадут! – вторит солдат… – Вот только стемнеет, они нас всех кончат!.. Они завсегда так… Днем за камнями притаятся и следят… А как станет темно – режут всех начисто!..

У доктора начинают бегать пальцы по стволу винтовки…

– За каким дьяволом мы сюда поехали? Короче дорога, опять же! Ну, эта короткая дорога прямо ведет в ад! Я ведь не за себя волнуюсь! На моей ответственности две беззащитные женщины!.. – сказал доктор. Хотя мы с сестрой сидели и ничем не показывали страха, но доктор стал нас успокаивать: – Вы, сестры, не волнуйтесь! Мы будем вас до последней капли крови защищать!

– Доктор, вы за нас не беспокойтесь, – говорит сестра. – Ведь если нападут курды, то перебьют всех вместе. Живыми никого не оставят, ни мужчин, ни женщин. На то и война!

Доктор предложил нам папиросы, сам закурил и ничего больше не говорил… Солнце стояло уже низко и освещало только верхушки гор. В ущелье становилось темно… Вдруг с передней подводы солдаты что-то закричали нам и показали на гору над нашим ущельем… Все глаза повернулись туда…

На вершине, на фоне неба, стоял человек с ружьем… И не успели мы даже как следует испугаться, как раздался новый крик:

– Смотрите! Смотрите! На нашей стороне тоже курд с ружьем!.. – Он был ярко освещен заходящим солнцем, но мы не успели его разглядеть… Он скрылся…

– Вот когда пришел конец! Они весь день следили за нами. А теперь, когда наступает ночь, они окружили нас и расстреляют с обеих сторон, как зайцев!.. Мы в ловушке! – дико вращая глазами, говорит доктор. Сейчас начнется стрельба…

– Зачем они ждали ночи? Ведь днем лучше, виднее стрелять по нам! – спросила я.

– Просто кровавые инстинкты! Хотят заманить жертву так, чтобы ей некуда было уйти, – объясняет доктор.

А в ущелье становится все темнее. Солнце уже зашло за горы. С передней подводы опять что-то орут и тычут руками в сторону сухого русла реки…

– Черти! И чего