Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

потому что наши части и разные команды всегда делились с ними едой. Мы ходили среди беженцев и фотографировали более интересные картины их тяжелой жизни. Видим, в стороне от других на тряпье лежит женщина, вернее, человеческий скелет, обтянутый черной кожей. У груди этого скелета шевелится крошечное существо. Настолько маленькое и черненькое, что только с трудом можно было разобрать, что это ребенок… Ножки и ручки – как тоненькие обгорелые сучки. Голова почти голая, туго обтянутая черной кожей. Он теребил изо всех сил высохшую грудь матери. Когда мы нагнулись и пригляделись к женщине, то она оказалась – мертвой… Я взял ребенка, а заведующий позвал ближайшего армянина. Мы показали ему мертвую мать и ее ребенка и спросили, что с ним делать? Армянин посмотрел на мертвую женщину и махнул рукой. «Он тоже помрет, – сказал он, показывая на ребенка. – Мы все помрем с голоду! Есть нечего!» Мы не знали, что нам делать? Не оставлять же ребенка умирать около трупа матери! Подошли еще несколько армян. «Сколько месяцев этому ребенку? – спросили мы. – Где ее муж или семья?» – «Семьи нету!.. Мужа убили турки. А это ее первый сын. Она его все время несла на руках. Она молодая. Ей было всего восемнадцать лет. Ребенку два года. Никого у него не осталось родных…» Два года!.. А ему можно было дать, судя по его костям, пять-шесть месяцев… Заведующий взял ребенка и понес в команду. Когда мы рассказали, как нашли ребенка, два санитара – один грузин, а другой армянин – изъявили желание взять его. У обоих были свои дети дома, но оба не колебались. «Пускай растет с моими ребятами! Хлеба всем хватит!» – сказал грузин. Но армянин запротестовал: «Это ребенок моего народа! Разрешите взять его мне!» Я счел справедливым отдать ребенка армянской семье… После этого я не видел этого ребенка несколько недель. Что Карапетьян делал с ним, чем и как его кормил, я не знал. К моей помощи он не обращался. Но однажды принес его сам показать мне. Я прямо глазам своим не поверил! Совершенно другой ребенок! Побелел, оброс мясом, на голове выросли черные волосы. И даже смеется! Я спросил, как он его выходил? «Да сначала день и ночь кормил жеваным хлебом и мясом. Мальчик совсем не умел есть! Теперь понемногу научился жевать. А сейчас и суп солдатский ест со мной из одной тарелки!» Я заметил, что оба они очень любят друг друга. Мальчик держался крепко за шею приемного отца. Я разрешил ему поехать в отпуск и отвезти домой ребенка…

Мы шли посреди улицы. Под ноги все время попадались какие-то тряпки, и я как-то невольно старалась их обходить.

– Ну, теперь-то ничего! А вот ты бы посмотрела, что было, когда мы пришли сюда! Ступить некуда было! Непременно наступишь на руку, на ногу или на голову трупа!.. Всюду вонь и зараза! Целые роты собирали трупы и хоронили их. Но говорят, что даже и сейчас еще в некоторых домах есть трупы. Вот здесь царство ангорских кошек. Но только совершенно одичалые! Питаются трупами своих хозяев!.. Но красивы чрезвычайно. Многие из офицеров отправили в Тифлис. В команде санитары хотели поймать одну для тебя, когда узнали, что едешь сюда. Высмотрели красивую. Она приходила и лежала на крыше перед моими окнами. Устроили засаду и поймали. Но она искусала поймавшему ее солдату руку; другого исцарапала, выбила окно, выпрыгнула и убежала. У санитара рука распухла и болит. Ну, вот и госпиталь! – показал муж. Мы зашли в большой двор, где было длинное двухэтажное здание буквой «Г». – Вот канцелярия. Пойдем туда. Может быть, старший врач уже там.

Когда мы подошли к дверям канцелярии, нас окликнули:

– Доктор Семин, кого вы ищете?

Муж обернулся:

– Вас, коллега! – К нам подошел врач, заведующий госпиталем. – Позвольте познакомить. Моя жена. Только вчера приехала с вашими обозными двуколками.

– Да, да, мне говорили об этом приехавшие с вами врач и сестра…

– Я боюсь, что вы, доктор, не нуждаетесь в рабочих руках? Я пришла предложить вам мою помощь в работе.

– Ошибаетесь! Я очень рад! У меня совершенно недостаточно персонала. Хотя теперь и прислали еще врача и сестру, но и это для нас недостаточно. Всякая помощь принимается с благодарностью. У меня вон сколько сыпнотифозных! А там всего-навсего одна сестра, которая работала бессменно. Когда уходила спать, то тяжелобольных приходилось привязывать к кровати, чтобы не выбросились из окна. Это варварство! Но ничего не поделаешь! Сестра должна иметь отдых! А теперь еще ловят по горам и лесам армянских детей и тоже везут к нам. Вон мы соседний дом уже очистили для них! Очень, очень рад вашему приезду! Хоть сейчас идите работайте!..

– Нет. Жена еще не отдохнула, – сказал муж.

– Да я не так уж и устала! Завтра, доктор, я приду с утра.

– Вот и отлично! Приходите!

Мы попрощались и пошли обратно домой. Когда мы пришли, Гайдамакин сейчас же подал нам обед. Муж вышел и скоро вернулся.

– Ходил посмотреть, что делает мой младший врач. Он у меня под замком сидит. У него запой. Если его не запереть, то он уходит из дому в одном белье и так и ходит по улицам. Если попадется на глаза генералу Чернозубову, беды не оберешься! Он страшно преследует за пьянство. Когда войска отряда шли сюда, транспорт мой шел вместе с ними походным порядком. Тогда я перезнакомился со всеми. На одном из ночлегов я устроил у себя небольшой кутеж; вино у меня всегда было в запасе. Пришел доктор Ващенко, Щукин и несколько офицеров из штаба Чернозубова. Выпили хорошо, так, что даже вина не хватило! Пришлось послать двуколку за новым запасом. Только перед рассветом стали расходиться из моей палатки… А через короткое время, когда я еще спал, пришли из штаба с обыском, чтобы отобрать у меня всякие напитки! Меня разбудили. Я, конечно, обозлился и послал к чертям всех, кто пришел обыскивать меня. Вместо же того, чтобы отбирать у меня мое вино, я предложил им лучше выпить его… И все, что еще было у меня, мы выпили сообща. После этого обыскиватели ушли тоже совершенно пьяные! Потом мне передавали, что Чернозубов грозится отдать меня под суд. Но пока он своей угрозы еще не выполнил. Генерал бы, собственно, никогда и не узнал об этой попойке! Да его адъютант с пьяных глаз, уйдя от меня, вместо своей палатки ввалился в генеральскую и стал кричать своего денщика. «Эй! Где ты, скотина, дрыхнешь? Снимай сапоги!» Ну,