Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

австрийцами при Лоди (1796): “Эту решительную операцию, проведенную со всей осмотрительностью под таким убийственным огнем, военные полагают одной из самых блестящих”. Цезарь хотел бы услышать такую похвалу своим крупнейшим победам (а бой при Лоди не был решающим столкновением), но он никогда не опускался до самовосхваления.

Едва ли удивительно, что Наполеон стал героем большего количества книг, чем Гитлер или Иисус Христос. Согласно Британской энциклопедии, существует более 200 тысяч работ о нем; французские историки насчитывают 400 тысяч. Эндрю Робертс, автор недавно опубликованной биографии Наполеона, утверждает, что с его именем в заглавии напечатано книг больше, чем прошло дней со времени смерти Бонапарта. Но Робертс не упоминает (как, заметим, и многие другие биографы Наполеона), что мемуары Наполеона – своеобразный памятник: они начинаются с 1779 года и доведены только до 1806 года, а следовательно, несмотря на внушительный объем, умалчивают о важнейших для автора годах. Позднее вышли еще три тома Historical Miscellanies. Здесь Наполеон кратко высказывается о кампаниях 1813 и 1815 годов, но эти беседы и воспоминания записаны не им. “Все на земле скоро забывается, – объясняет Наполеон, – за исключением мнений, которые мы оставляем запечатленными в истории”. Его собственные мемуары были, конечно, тем пальцем, которым он поправлял исторические весы.

Цезарь и Наполеон чувствовали, что пишут для истории, и само упоминание о себе в третьем лице доказывает, что они хотели представить свои рассказы как объективные. К этому никогда не стремился Улисс С. Грант, главнокомандующий армией северян во время Гражданской войны и 18‐й президент США. Получивший при рождении имя Хайрем Улисс (впоследствии отбросивший первое имя и заменив его “С.” – по девичьей фамилии матери Симпсон, чтобы избежать прозвища “HUG”) родился в Пойнт-Плезанте, штат Огайо, в двухкомнатной хижине площадью всего 6 квадратных метров, где ютилась семья бедствующего дубильщика. Ребенком Гранту пришлось много работать в дубильне “среди окровавленных шкур и гигантских крыс, которые их грызли”[783], и по дому (он часто повторял, что всем остальным занятиям предпочитает земледелие), и он полюбил лошадей. В мемуарах Грант описывает случай, надолго запомнившийся. Ему было восемь лет.

У мистера Рэлстона, жившего в паре миль от деревни, был жеребенок, которого я очень хотел заполучить. Мой отец предложил за него двадцать долларов. Рэлстон хотел двадцать пять. Я так отчаянно хотел жеребенка, что после ухода владельца упросил позволить мне купить его за назначенную цену. Отец уступил, но сказал, что красная цена лошади – двадцать долларов, и посоветовал предложить эту цену; если хозяин не согласится, предложить ему двадцать два с половиной, а если и тогда откажется, заплатить двадцать пять. Я немедленно сел на лошадь и поехал за жеребенком. Явившись к мистеру Рэлстону, я сказал: “Папа сказал, что я могу предложить вам за жеребенка двадцать долларов. Если вы не согласитесь, то я предложу двадцать два с половиной, и если вы и их не возьмете, то я предложу двадцать пять”. Нетрудно догадаться, на какой цене мы сошлись. Эта сделка причинила мне большую досаду. Об истории узнали мальчики из деревни, и прошло очень много времени, прежде чем мне перестали ее припоминать[784].

Школьники дразнили Улисса Useless, “непутевым”, и, судя по этой истории, задатков бизнесмена у него не было. Однако учился он очень неплохо, и отец добился его поступления в Вест-Пойнт – как раз тогда, когда в Конгрессе спорили, не закрыть ли академию. Невысокий (172 сантиметра), но ловкий юноша – “Сэм”, “дядя Сэм” (Uncle Sam, U. S.); так “прочитали” его инициалы однокашники – проводил время, читая романы и рисуя (Грант хорошо рисовал), но успехов в изучении французского языка (кадеты должны были читать в оригинале военные трактаты наполеоновской эпохи) не достиг. Но главное – Грант стал умелым наездником – самым лихим в академии[785]. Публика собиралась посмотреть, как он объезжает лошадей, превращая упрямое животное, нередко высотой до 170 сантиметров (то есть ростом с самого Гранта), в спокойное и послушное. Гранту нравилось скакать галопом в одиночестве, стоя на седле, по неровным дорогам вокруг родного городка. В день выпуска Гранта, 1 июля 1843 года, инструктор поставил барьер в центр манежа, установил брус выше, чем кому‐либо доводилось видеть, вывел норовистую лошадь, на которой никто другой не мог удержаться, и скомандовал: “Кадет Грант! Прыжок!” “Дядя Сэм” установил рекорд, продержавшийся четверть века.

В мемуарах Гранта (1231 страница) рассказу о детстве, отрочестве и юности отведено очень немного места; две трети текста посвящено Гражданской войне. Послевоенным событиям Грант уделяет едва страницу – и ни слова не пишет о двух сроках пребывания на посту президента. В остатке – искусный рассказ о войне 1846–1848 годов с Мексикой (мексиканцы уступили США более половины своей территории) и нестройное резюме шести последующих бедственных лет Гранта. Чтобы смягчить мигрени, он начал пить и почти приобрел репутацию пьяницы. В итоге его вынудили уйти в отставку. О пьянстве Гранта (его запои “были единственным ярким штрихом его личности”[786]) – он мог воздерживаться от спиртного два-три месяца, а после уйти в двухдневный запой – в мемуарах не упомянуто. Зато запои стали лейтмотивом биографической книги Рона Черноу (2018), запечатлевшей борьбу Гранта с алкоголизмом, “которая продолжалась всю жизнь”[787]. Однажды в Нью-Йорке Грант даже угодил за пьянство в тюрьму. Он пробовал работать фермером (в Миссури), таможенным чиновником, сборщиком податей (в Сент-Луисе), окружным инженером (хотя Вест-Пойнт служил главным в стране поставщиком инженеров, Гранта на работу не взяли) и, наконец, приказчиком в семейной лавке, где под надзором младших братьев Симпсона и Орвилла торговал упряжью.

Во время экономического кризиса 1857 года Грант опустился до того, что торговал на улице дровами и заложил золотые часы (он выручил 22 доллара), чтобы купить детям подарки к Рождеству. В то время у него не было даже лошади. По словам Уильяма Макфили, еще одного биографа Гранта, “люди обращали внимание на совершенно отсутствующее выражение его лица, когда он спускался по длинной лестнице на работу и поднимался обратно домой в конце дня”[788]. В Галене, родном городе Гранта на северо-западе Иллинойса, люди переходили улицу, чтобы не встречаться с этим сгорбленным, одиноким персонажем. А в 1861 году началась Гражданская война – по словам Гранта, “самая кровопролитная и дорогостоящая война современности”, и он наконец нашел себя.

После обстрела конфедератами форта Самтер Грант ушел на войну добровольцем и вскоре “снова облачился в мундир”[789]. Ему было тридцать девять лет. С помощью старых армейских приятелей Грант