Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

добыл себе неожиданно высокий чин полковника и начал стремительное восхождение по карьерной лестнице (“в бою он вырастал”[790]). Всего через три года председатель вербовочного комитета в Галене (первый его новый пост) стал главнокомандующим вооруженными силами США. Вскоре последовали знаменитые битвы – при Бельмонте, Форт-Донельсоне (первая значительная победа северян), Силоме, Виксберге, Чаттануге, Спотсильвейни, Колд-Харборе (потери – 8500 человек) и Питерсберге, а закончилось все падением Ричмонда и капитуляцией Ли в Аппоматоксе.

“Военное искусство довольно просто, – объяснял Грант. – Узнайте, где противник, доберитесь так быстро, как только сможете, нанесите удар настолько сильный, насколько сможете, и не останавливайтесь”[791]. Однажды всего за семнадцать дней армия Гранта преодолела 240 километров и выиграла пять сражений. Он, кажется, сам не отдавал себе отчета в своих талантах, но его репутация крепла, представляя его героем, пусть и необычным. К 1864 году Грант стал самым популярным в Соединенных Штатах человеком[792]. “Везде, где он оказывается, дело движется”, – с восхищением объявил Линкольн. Джон Киган в книге “Mask of Command” утверждает, что Грант изобрел “негероическое лидерство”. Чарльз Фрэнсис Адамс, один из штабных офицеров, писал отцу: “Грант, несомненно, очень необычный человек. Но он таковым не выглядит и может легко сойти за невзрачного сутуловатого коротышку-субалтерна, заядлого курильщика[793][794]. Говорят, рот выдает его твердый характер. Может, и так, но его настолько скрывает борода, что никто за это не поручится”. Грант презирал удобства, купался в распиленной бочке и не позволял себе пользоваться услугами денщиков (в феврале 1863 года он написал жене, что по ошибке с водой для мытья выплеснул свою искусственную челюсть).

Грант имел особый дар – ориентироваться по карте и на местности. “У него была удивительная память, – пишет драматург и историк Элизабет Диггс. – Думаю, что подготовку к войне он получил в детстве; с восьми лет он водил фургон, развозя кожи из отцовской дубильни, по лесам и ухабистым проселочным дорогам. Он ездил один, и его приходилось подсаживать на высокий облучок. Люди заметили, что этот мальчик всегда знает, как лучше ехать, и спрашивали у него совета”[795]. Грант был горд тем, что он “мальчишка, который держит путь лучше всех” на американском Западе. Он обладал самодостаточностью жителя фронтира: знаток людей чаще всего держит рот на замке – если, конечно, не жует сигару – и целиком сосредоточен на текущем деле.

В бою Грант становился безжалостным и хладнокровно посылал людей на смерть, а при переговорах о сдаче в плен отвергал все попытки бывших однокашников из Вест-Пойнта, теперь врагов, его смягчить. Война подразумевала сражения, следовательно, гибель людей и, следовательно, уничтожение. Герман Мелвилл, побывавший в 1864 году на полях сражений в Виргинии и даже сопровождавший кавалерию северян, гнавшуюся за партизанами-конфедератами, изобразил “молчаливого генерала” в стихотворении (не очень удачном):

Тихий человек, в простой одежде —

Коротко смотрит вокруг,

Затем опускает серый глаз на землю,

Как заряженная мортира, он неподвижен:

Кротость и мрачность соединены в нем —

Молчаливый генерал…

Решительное сердце спокойно,

как сердцевина циклона[796].

Грант вовсе не был тем “недалеким, хотя и одаренным молчуном”[797], которым он являлся публике, хотя это был и полезный фасад. (“Доинтеллектуальный”, как заметил комментатор и историк Генри Адамс, Грант “показался бы таким даже обитателям пещер”.) Он также называет себя человеком “невоенным”, постоянно подчеркивает простоту своего характера, но при этом пользуется мемуарами для сведения кое‐каких счетов (“Он будто сжимает в кармане маленькую беспокойную змею обиды”, – пишет Т. Дж. Стайлз). В книге Грант ответил и критикам, ставившим ему в вину, что он одинаково сражается и с армиями, и с мирным населением. Грант считал себя честным человеком и стремился записывать воспоминания о событиях, особенно о битве при Силоме [6–7 апреля 1862 года], и своей особой жестокости там. Грант утверждал: “Войска северян никогда не проявляли больше жестокости, чем того требовала военная необходимость”. Винить следовало технический прогресс, а не безжалостность Гранта: пули времен Гражданской войны (пули Минье весили почти две унции) даже на дистанции 600 ярдов причиняли раны худшие из доселе наносимых стрелковым оружием[798].

Но иногда Грант говорит не всю правду. При Силоме противник застиг его врасплох. Грант совершил серьезный просчет, но не признал ошибку. Кроме того, Грант не упоминает о своем печально известном приказе по армии № 11 (декабрь 1862 года) о выселении всех евреев из зоны своих полномочий[799]. В мемуарах он не упоминает и о пожаре Атланты (только о занятии города) 15 ноября 1864 года[800]. Вскоре после убийства Линкольна и назначения и. о. президента Эндрю Джонсона правительство официально вынесло порицание У. Т. Шерману (большому другу Гранта, иногда сопернику) за превышение полномочий в мирных переговорах с южанами. По этому поводу в книге Грант упоминает только, что его “послали” присутствовать на встрече, а не что он сам ее инициировал. Обнажать душу было не в его характере.

У Гранта был богатый опыт выживания в экстремальных ситуациях, и в том числе поэтому его мемуары столь интересны. Во время войны с Мексикой в Монтеррее, одном из крупнейших городов Северо-Востока, Грант с солдатами метался от дома к дому, и у него кончились патроны. Гранту, на незнакомой лошади, закинув левую ногу на седло, держа правую в стремени и прикрыв грудь боком лошади, удалось проскакать галопом мимо паливших в него мексиканцев. Он ушел невредимым[801]. Рон Черноу объясняет это “сверхъестественным спокойствием Гранта” в опаснейшие моменты боя.

Во время Гражданской войны при попытке атаковать гарнизон в Бельмонте, на реке Миссисипи, Грант верхом на второй лошади за день (первую под ним убило) ехал мимо канонерки северян, когда на него напали конфедераты. Лошадь “как будто уяснила положение”, без колебаний и понукания, поджав под себя задние ноги, заскользила к берегу и ступила на доску, перекинутую на канонерку, и вынесла в безопасное место седока, последнего из спасшихся[802].

Грант, в отличие от большинства других людей, наилучшим образом действовал в трудном положении. Однажды штабной офицер видел, как снаряд взорвался над головой Гранта, записывавшего, сидя на бревне, приказ. Генерал продолжил писать, а когда отдал бумагу, по почерку было невозможно догадаться об обстоятельствах. Грант просто пренебрегал опасностью. “Улисс ни черта не боится”, – отметил один из подчиненных. В 1862 году Грант написал жене Джулии, что участвовал в стольких битвах, что в бою “начал чувствовать себя как дома”. Впрочем, впоследствии Грант признал, что никогда не любил звук канонады и не