Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

которая должна была проникнуть глубоко в сердца людей, собравшихся в толпу. Она должна была изобиловать возвышенными мыслями, красочными сравнениями, выраженными доступным языком, понятным даже самым неграмотным и интересным для самых простых людей. Их мысли должны оторваться от материальных жизненных забот, и в душе должны были пробудиться высокие чувства. Его идеи начали формироваться в слова, из которых складывались предложения. Он проговаривал их про себя, ритм его собственных фраз вдохновлял Савролу, и инстинктивно он использовал аллитерацию. Идеи возникали одна за другой и неслись, словно стремительные потоки воды, обласканные солнечным светом. Он схватил листок бумаги и начал торопливо писать карандашом. Надо было выделить главную мысль, ее можно было подчеркнуть с помощью тавтологии. Он записал предложение на черновике, зачеркнул его, усовершенствовал и записал снова. Звук его голоса будет приятен для их ушей, их чувства станут светлее и души – более возвышенными. Какое это было великое дело![829]

Двадцать второго апреля 1904 года, выступая в палате общин, Черчилль потерял нить и, очень смутившись, сел. Отныне, произнося речи, он полагался не на вдохновение, а на подготовку и являлся в парламент, вооруженный конспектом[830]. Черчилль прогуливался, разговаривая сам с собой или с одной из своих кошек, и слушал, как звучат фразы. Одну из известнейших речей, произнесенную в палате общин 13 мая 1901 года, Черчилль переписал шесть раз, а после заучил. Однажды в уик-энд за городом он не выходил к столу до вечернего чая, и весь день было слышно, как он бормотал в спальне, аккомпанируя себе ударами по мебели[831]. Черчилль перенял отцовскую манеру делать во время выступления паузы и даже искал в карманах конспект, в котором не нуждался. И некоторые из его великих высказываний времен битвы за Британию были далеко не новы.

Так, выражение “Никогда еще в истории человеческих конфликтов столь многие не были обязаны столь немногим” (20 августа 1940 года) отыскивается не менее чем в пяти его речах и текстах 1899–1920 годов. Выражение “особые отношения” (Соединенных Штатов с бывшей метрополией) произнес в 1930 году Дж. Р. Макдональд. Выражение “железный занавес” (Черчилль впервые использовал его в письме Гарри Трумэну в мае 1945 года), скорее всего, заимствовано у нацистских пропагандистов в последние дни Третьего рейха и применено в марте 1946 года в знаменитой антикоммунистической речи, произнесенной в Фултоне, штат Миссури.

У фразы “кровь, тяжелый труд, слезы и пот” тоже есть история. И Тит Ливий, и Цезарь, и Франсиско Писарро писали о “крови, поте и тяжелом труде”. Черчилль прибавил эффектные “слезы”[832]. Другие высказывания – “битва за Атлантику” (датируется мартом 1941 года), почти заклинание “тот еще цыпленок, та еще шея” [комментарий к мнению французских военных, решивших после разгрома в 1940 году, что Англии “через три недели свернут шею, как цыпленку”] и “встречаться лицом к лицу лучше, чем воевать” – его собственные. Таковы же некоторые неологизмы, например Middle East (“Ближний и Средний Восток”) и “саммит”. Знаменитая майская речь 1940 года (“Мы пойдем до конца…”) обдуманно составлена им из ста сорока одного короткого или односложного слова, и почти все они из древнеанглийского (confidence, “уверенность” – из латыни, а surrender, “сдаваться” – вероятно, не случайно – из французского). Словарный запас Черчилля достигал 65 тысяч слов (у большинства людей он вдвое меньше). Также стоит помнить, что в 1952 году начинающие политики могли рассчитывать в среднем на двенадцатисекундные синхроны. В наши дни в обычае четырехсекундные[833].

Политика занимала Черчилля до окончания Первой мировой войны. С 1918 года, будучи членом коалиционного правительства (1916–1922) Ллойд-Джорджа, он засел за сочинение “Мирового кризиса” – пятитомной (823 тысяч слов) истории той войны. Книга во многом посвящена оправданию поступков самого Черчилля, в первую очередь Галлиполийской операции (1915), провал которой повлек его бесславный уход с поста военно-морского министра. Работа впечатляющая (тем более что сочинена она на досуге), но не лучшая из написанного им. “Как и в «Лорде Рэндольфе Черчилле», – считает Питер Кларк (его работа «Профессия мистера Черчилля» посвящена литературной карьере последнего), – автор прибегает и к явному умолчанию, и к избирательным изъятиям, также не оговариваемым, в отдельных документах”[834]. Книга изобилует “правдой, полуправдой и сомнительными утверждениями”[835]. Артур Бальфур, коллега Черчилля по кабинету, ехидно назвал ее “блестящей автобиографией, замаскированной под историю вселенной”. И все же издание принесло Черчиллю 27 тысяч фунтов – около миллиона в нынешних ценах.

И эти деньги не были лишними: всю жизнь Черчилль чрезвычайно много тратил. Шампанское, виски, сигары (курение обходилось ему в 13 фунтов в месяц – 600 фунтов в нынешних ценах), зарубежные поездки, роскошный дом[836] с библиотекой в 60 тысяч томов, открытый бассейн с подогреваемой круглый год водой, предназначенная для хранения любимой коллекции бабочек пристройка к дому и большая семья – все это требовало постоянных внушительных денежных вливаний. К 1920 году Черчилль задолжал банку 20 тысяч фунтов (1,1 миллиона в нынешних ценах), и неудивительно, что вскоре он издал еще одну книгу (“Мои ранние годы”, Лондон, 1930). Это одно из самых изящных произведений, причем большая его часть посвящена рассуждениям о том, что значит достойная смерть.

Если бы в политической карьере Черчилля не случалось перерывов, этот книжный поток иссяк бы, однако с момента “флэпперских выборов” 1929 года и до начала войны (1939) Черчилль оставался не у дел и занимался еще двумя книгами. Первая – биография его предка, первого герцога Мальборо, за которую Черчилль получил аванс, почти эквивалентный 1 миллиону фунтов в нынешних ценах. Идея второй книги пришла во время поездки в Нью-Йорк в октябре 1929 года, когда издатели пригласили его на футбольный матч. “Как насчет истории Британской империи?” – предложил редактор Макс Перкинс. Черчилль поправил: “Может быть, англоязычных народов?” Так появилась “История англоязычных народов” – “наполовину об истории британцев, наполовину – американцев”. С самого начала оба проекта росли как на дрожжах, и книга “Мальборо. Его жизнь и времена” (до 1 миллиона слов) составила два тома (иногда публиковалась в трех), а “История англоязычных народов” – четыре.

В Чартуэлле рано появился фонограф, призванный облегчить работу. Черчилль, испытывая аппарат, дал своим машинисткам выходной – но забыл нажать клавишу записи. Когда машина ничего не записала, он отослал ее обратно. Черчилль шепелявил. В 1905 году он попросил королевского врача Феликса Семона надрезать “лишнюю” связку во рту, врач отказался. В 1940‐х годах Черчилль заказал неплотно сидящие зубные протезы (они специально не прилегали к вернему нёбу),