Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

ради проекта “Ультра” – в числе прочего то, что он не предупредил в ноябре 1940 года жителей Ковентри о бомбардировке, хотя из дешифровок ясно: немцы не упоминали этот город в числе своих целей. Подобное обвинение выдвигалось касательно нападения на Перл-Харбор (якобы Черчилль заранее знал о нем, но помалкивал, чтобы втянуть Америку в войну). Вечером 7 декабря 1941 года он пригласил на обед в Чекерс-корт Джона Гилберта Уайнанта и Аверелла Гарримана (доверенное лицо Рузвельта, посол США) и приказал принести радиоприемник (будто бы знал, что произойдет). Но, по словам Черчилля, новость оказалась совершенно неожиданной: “Мы не имели понятия, что американский флот понесет серьезный урон”[873]. В радиопередаче за известием о нападении следовало еще несколько сюжетов (“яркий пример неумелого составления новостей”[874]), и дворецкому Фрэнку Сойерсу оставалось только подтвердить: “Это правда. Мы снаружи сами слышали это”. Тем вечером Черчилль – знал он заранее о нападении (очень маловероятно) или нет – ликовал.

Киссинджера – дипломата, политолога, автора мемуаров и почти двадцати других книг[875] – нечасто называют историком. Но наряду с ранними работами о Меттернихе и Каслри он написал большую историю Китая, а в 1980 году получил (за “Годы в Белом доме”) американскую Национальную книжную премию по истории.

В предисловии к первому тому воспоминаний Генри Киссинджер писал:

Рассказ участника о переговорах может легко оказаться самооправданием ex post facto. (Дин Ачесон сказал однажды, что никогда не читал такого отчета о переговорах, автор которого проиграл бы спор.) С помощью избирательного предъявления документов можно доказать почти что угодно… Участник великих событий… конечно, не свободен от этих соблазнов. На его видении скажется собственное участие. Побуждение объяснить сливается с побуждением защитить. Однако участник вносит вклад в историографию по крайней мере в одном очень важном отношении: он будет точно знать, какие из бесчисленных факторов повлияли на решения, к принятию которых он был причастен; будет знать, какие документы отражают действительность так, как ее воспринимает он; сумеет вспомнить, какие суждения были восприняты всерьез, а какие отвергнуты и как был обоснован выбор. Отсюда не следует, что его решение верно. Это лишь показывает, на чем оно было основано. Мемуары участника событий, если он беспристрастен, в будущем могут помочь историкам судить о том, как все произошло на самом деле[876].

Здесь есть некоторая ирония: Ричард Никсон объявил, что продолжает записывать разговоры в Белом доме и Киссинджер не может считаться главным свидетелем случившегося. Однажды госсекретарь Киссинджер пригласил Льюиса Лэпема (в то время главного редактора Harper’s Magazine) на обед, желая привлечь его на сторону Никсона. Киссинджер слегка опоздал. Он извинился и объяснил, что “редактировал” протоколы совещания правительства: “Это приходится делать, если хочешь, чтобы они были такими, какими нужно”. Да, участникам великих событий многое известно о случившемся, но надеяться на беспристрастность таких свидетелей не стоит. “Это не история, – говорил Черчилль, – а мой сюжет”[877].

Глава 16

Могучие недруги: университетские войны

Естественное положение вещей в среде представителей гуманитарных наук – это напряженность, подозрительность, соперничество и, слишком часто, вражда.

Клайв Джеймс, 2007 г.[878]

Преследовать самую крупную добычу, создавать интеллектуальные сенсации, позировать, иногда в ущерб истине, выдвигать аргументы против книги или ее автора самым безжалостным, иногда жестоким образом, возбуждать интерес почти всего читательского сообщества, используя глухие углы и щели журналистики, вести ожесточенную словесную войну на публике, сохраняя в нерушимости дружбу в частной жизни, в целом получать удовольствие от того, что идешь против правил: все эти черты, столь заметные в исторических спорах, также составляют важную часть английской интеллектуальной жизни в целом.

Вед Мехта, 1962 г.[879]

Эта глава посвящена двум противоречивым, любившим поспорить английским историкам, в свое время (примерно шестьдесят последних лет XX века) крупным фигурам. Их соперничество определило их репутацию и отразило состояние современной им культуры. Большая доля их книг (но не все), по‐видимому, устарела, но некоторые изменили историографию, особенно Второй мировой войны, и вместе они рассказывают историю, фундаментальную для понимания их профессии. Кроме того, о них исключительно интересно читать.

Почти четверть века назад в Лондоне я оказался на вечеринке и обнаружил, что разговариваю с замредактора отдела некрологов Daily Telegraph. Вот что он рассказал мне. В середине 1960‐х годов один из его предшественников напомнил редактору, что у газеты не припасен некролог Хью Тревор-Ропера, одного из крупнейших в стране историков. “Кому вы хотите это поручить?” – спросил редактор. Заместитель коварно поинтересовался: “Как насчет Тейлора?” В тот момент ссора Тревор-Ропера с А. Дж. П. Тейлором вышла далеко за пределы научного сообщества и стала предметом обсуждения для всей образованной публики. Редактор ухмыльнулся.

Тейлор с удовольствием взялся за поручение, и вскоре на стол редактора лег любезный некролог, скрупулезно исчисляющий все достижения Тревор-Ропера, но к концу статьи репутация видного историка была столь же аккуратно дезавуирована. Редактор и его заместитель почувствовали, что у них случился путч. Потом заместитель вспомнил, что у газеты нет некролога и А. Дж. П. Тейлора. Редактор ухмыльнулся.

Тревор-Ропер написал столь же разрушительную аттестацию. Во всех национальных газетах было принято некрологи, находящиеся в архиве, отправлять их авторам для обновления. Однажды дело поручили молодой помощнице, она перепутала адреса, и Тревор-Ропер и Тейлор получили каждый собственный некролог – с именем автора.

Я попытался узнать детали и прибегнул к помощи бывшего редактора газеты Чарльза Мура и нынешнего редактора отдела некрологов Эндрю Брауна, но убедительных данных они не нашли, и я решил оставить все как есть[880]. Зачем портить хорошую историю? Мы точно знаем, что Тейлор и его приятель Малколм Маггеридж готовили – для Guardian – черновики некрологов друг друга. Некролог (помещенный в Telegraph) Тревор-Ропера, умершего в 2003 году в возрасте восьмидесяти девяти лет, вероятно, написан Тейлором и, возможно, переписан после возражений Тревор-Ропера (если он в самом деле возражал). Кто бы ни был автором, это любопытное чтение.

Хью Тревор-Ропер – средний из трех детей невозмутимого сельского врача – родился 15 января 1914 года в деревушке Глэнтон на холмах Чевиот, близ границы Нортумберленда с Шотландией. “Он так и не смог отказаться от образа деревенского жителя и охотился с гончими до глубокой старости”, – писала газета, воздержавшись от упоминания о тяжелых условиях в первые годы жизни Тревор-Ропера. Должен признаться в “ужасной, почти физической трудности в выражении эмоций, – писал он будущей жене в 1953