Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

время, когда она сопровождала Германика в его северных походах, Гай воспитывался среди солдат, подражал им в одежде и получил любовное прозвище «Калигула», или «Сапожок», от названия сапога, (caliga), в который обувался римский воин. Он объявил, что в своей политике будет придерживаться принципов Августа и с уважением примет сотрудничество сената во всех своих начинаниях. Он раздал гражданам 90 000 000 сестерциев, завещанных народу Ливией и Тиберием, дополнительно одарив тремястами сестерциев каждого из двухсот тысяч получателей государственного хлеба. Он вернул комициям право избирать магистратов, обещал низкие налоги и богатые игры, вернул в Рим изгнанников — жертв Тиберия и благочестиво перенес прах матери в Рим. Казалось, что во всех отношениях он является противоположностью своего предшественника — он был так щедр, весел, человечен. В течение трех месяцев после его восшестия на трон народ принес в жертву богам 160 000 животных, благодаря их за столь обаятельного и благодетельного принцепса{607}.

Они забывали о его родословной. Мать его отца была дочерью Антония, бабушка со стороны матери — дочерью Августа. В его жилах возобновилась война между Антонием и Октавианом, и победителем вышел Антоний. Калигула гордился своими искусствами дуэлянта, гладиатора и возницы; однако «ему причиняли беспокойство приступы болезни», а иногда ему «с трудом удавалось ходить или собраться с мыслями»{608}. Когда раздавались раскаты грома, он прятался под кровать и в ужасе бежал при виде языков пламени, вырывающихся из жерла Этны. Его мучила бессонница, и он часто бродил по своему огромному дворцу ночами, крича до рассвета. Он был высокого роста, худ, с густыми волосами (правда, на затылке у него была проплешина); его впалые глаза и виски придавали ему отталкивающий вид, что его немало радовало; он «упражнялся перед зеркалом, придавая своему лицу всякого рода устрашающие выражения»{609}. Он получил хорошее образование, был красноречивым оратором, обладал острым умом и чувством юмора, которому были неведомы ни щепетильность, ни законы. Всей душой полюбив театр, он оказывал денежную помощь многим исполнителям и вдали от глаз толпы играл и танцевал; желая получить зрителей, он вызывал лидеров сената под предлогом некоего жизненно важного совещания, а затем лицедействовал перед ними{610}. Спокойная жизнь чувствующего свою ответственность правителя могла остепенить его, но яд власти лишил его рассудка. Душевное здоровье, как и правительство, нуждается в сдержках и противовесах; ни один из смертных не может быть всесильным, оставаясь душевно здоровым. Когда бабка Калигулы Антония дала ему какой-то совет, он сделал ей выговор, заметив: «Помни, я вправе сделать все что угодно кому угодно». Посреди пира он напоминал своим гостям, что может приказать убить их всех прямо на месте; обнимая жену или любовницу, он мог ласково промолвить: «Эта голова упадет с плеч, стоит мне сказать хоть словечко»{611}.

Неудивительно, что вскоре молодой принцепс, проявивший поначалу по отношению к сенату такое уважение, принялся отдавать ему приказания и добиваться от него восточного подобострастия. Он позволял сенаторам целовать ему ноги в знак почтения, и сенаторы благодарили его за эту честь{612}. Он восхищался Египтом и царящими в нем нравами, ввез в Рим множество египтян и добивался, чтобы его, словно фараона, почитали как бога. Он сделал религию Исиды одним из государственных римских культов. Он не забывал о том, что его прадед намеревался объединить Средиземноморье под скипетром восточной монархии; он тоже подумывал о переносе столицы в Александрию, однако не испытывал доверия к ее изворотливому народу. Светоний писал, что он «предавался кровосмесительным связям со всеми своими сестрами»{613}; ему это казалось превосходным египетским обычаем. Заболев, он сделал наследницей трона свою сестру Друзиллу; когда она вышла замуж, он заставил ее развестись и «обращался с ней, будто со своей законной женой»{614}. К другим вожделенным для него женщинам он отправлял гонцов с письменным уведомлением о разводе, составленным от имени их мужей, и приглашал их в свои объятья; едва ли осталась хоть одна знатная дама, с которой он не вступил в связь. Не считая всего этого, а также нескольких его фаворитов-мужчин, он нашел время для четырех браков. Придя на свадьбу Ливии Орестиллы и Гнея Пизона, он забрал невесту к себе, женился на ней, а через несколько дней развелся. Услышав о том, что Лоллия Паулина очень хороша, он послал за ней, развел ее с мужем, женился на ней сам, развелся и запретил ей иметь какие-нибудь отношения с другими мужчинами. Его четвертая жена Цезония была беременна, когда он отнял ее у мужа. Она не была ни молода, ни особенно красива, но он верно любил ее.

Во всех этих императорских проказах заботы правления оставались в стороне, и часто их брали на себя не слишком способные администраторы. Калигула превосходно провел ревизию рядов всаднического сословия и выдвинул из него несколько новых достойных сенаторов. Однако его расточительность привела к скорому опустошению казны, оставленной Тиберием. Он принимал ванны не в воде, но в благовониях; на один только пир он истратил 10 000 000 сестерциев{615}. Он выстроил большие потешные барки с колоннадами, приемными залами, купальнями, садами, фруктовыми деревьями и усыпанной драгоценными камнями кормой. Он велел своим инженерам соединить берега Байского залива мостом, покоившимся на таком количестве лодок, что в Риме начался голод из-за нехватки судов, на которых можно было бы транспортировать зерно. Когда строительство моста было завершено, состоялось великое празднество, иллюминированное на современный манер фейерверком. Народ пил без меры, лодки переворачивались, утонуло множество людей. С крыши Юлиевой базилики он часто разбрасывал золотые и серебряные монеты, швыряя их в собравшийся внизу народ, и с весельем наблюдал за разворачивавшейся в толпе схваткой. Он был таким преданным болельщиком команды зеленых, что наградил возницу двумя миллионами сестерциев. Он выстроил мраморную конюшню и слоновой кости ясли для скакуна Инцитата, приглашал его к обеду и предлагал назначить его консулом.

Чтобы обеспечить средствами свои Сатурналии протяженностью в целую жизнь, Калигула восстановил обычай поднесения подарков императору; он принимал их лично на террасе дворца от всех, кто приходил с дарами. Он побуждал граждан называть его сйоим наследником в завещаниях. Он обложил налогами все, что только мог придумать: покупательский налог на все продовольствие, налог на все судебные процессы, налог в двенадцать с половиной процентов на заработки носильщиков. «Проститутки платили ему цену одного сношения, — с отвращением сообщает Светоний, — и к этой статье закона было прибавлено, что такому налогу подлежат и все, кто ранее занимался блудом или сводничеством,