Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

он относился с раздраженной терпимостью, позволив себе лишь однажды упрекнуть Агриппину словами греческого автора: «Тебе обидно, дочка, что не царствуешь?»[55]. Тяжелее всего ему было сносить сознание того, что его единственный сын Друз, родившийся от первой жены, был бестолковым повесой — жестоким, невоспитанным и похотливым.

Самообладание, которое Тиберий проявлял перед лицом всех этих несчастий, неуклонно вело к нервному срыву. Он все больше и больше замыкался в себе, принимал все более суровое выражение лица и произносил все более строгие речи, отпугнув этим от себя всех, кроме самых надежных друзей. Казалось, что неизменную преданность хранит ему только один человек — Луций Элий Сеян. Будучи префектом преторианской гвардии, Сеян провозгласил, что главная его обязанность — защищать принцепса. Вскоре доступ к императору был открыт только тем, кто проходил через недреманое око могущественно визиря. Постепенно Тиберий доверял ему все новые и новые полномочия. Сеян убедил принцепса, что безопасность Империи требует близости преторианской гвардии ко дворцу. Август разместил шесть из девяти когорт за пределами города. Тиберий разрешил теперь всем девяти разбить свой лагерь у Виминальских ворот; так преторианцы стали сначала защитниками, а потом и повелителями императоров. Заручившись такой поддержкой, Сеян пользовался своей властью со всевозраставшей дерзостью и продажностью. Он начал с того, что рекомендовал на государственные должности угодных ему людей, он упрочил свое положение, продавая государственные посты тем, кто мог предложить за них самую крупную сумму, и наконец возжаждал принципата. Конклав истинных римлян недолго бы терпел его наглость; но сенат, за немногими исключениями, превратился к тому времени в эпикурейский клуб, безразличный даже к тем обязанностям, которые по настоянию Тиберия продолжали на него возлагаться. Вместо того, чтобы сместить Сеяна, сенат наводнил Рим статуями в честь командира преторианцев и по его предложениям изгонял из Рима одного за другим сторонников Агриппины. Когда умер сын Тиберия Друз, в Риме шептались, что его отравил Сеян.

Преисполнившись разочарования и горечи, Тиберий, который был теперь одиноким шестидесятисемилетним меланхоликом, покинул лихорадочную столицу и укрылся в недоступном убежище на Капри. Но клевета без помех последовала за ним. Люди говорили, что он желает спрятать от посторонних глаз свое истощенное тело и золотушное лицо, предаться пьянству и противоестественному пороку{600}. Тиберий пил много, но пьяницей не был; история о его пороках была, вероятно, злой выдумкой{601}; большинство его каприйских товарищей, пишет Тацит, «были греками, выдающимися только своими литературными способностями»{602}. Он продолжал усердно заниматься делами Империи, разве что теперь его взгляды и пожелания официальным лицам и сенату передавались через Сеяна. Поскольку сенат все больше боялся императора, боялся Сеяна, боялся возвышающихся преторианцев, пожелания Тиберия принимались им как приказ; таким образом, при неизменной конституции и отсутствии какой-либо неискренности со стороны Тиберия под властью человека, предложившего восстановить Республику, принципат превратился в монархию.

Сеян воспользовался преимуществами своего положения, чтобы изгнать немалую часть своих противников, обвинив их согласно «закону о величии», и усталый император более не вмешивался в его действия. Если верить Светонию, Тиберий в это время неоднократно проявлял жестокость{603}; и у нас имеется сообщение ненадежного Тацита, что он просил и добился смертного приговора для Поппея Сабина на том основании, что шпионы донесли ему о заговоре, во главе которого находился Поппей{604}. Год спустя умерла Ливия (27 г. н. э.), прожив свои последние годы в тоске и одиночестве в доме своего покойного мужа. Тиберий, который после своего отъезда из Рима виделся с ней только однажды, не явился на ее похороны. Освободившись от ограничений, которыми могла стеснять его «Мать отечества», Сеян убедил Тиберия в том, что Агриппина и ее сын Нерон были замешаны в заговоре Сабина. Мать была сослана на Пандатерию, а сын на остров Понтия, где вскоре после этого он покончил с собой.

Добившись всего остального, Сеян домогался теперь верховной власти. Раздраженный письмом, в котором Тиберий рекомендовал сенату сына Агриппины Гая как своего преемника, Сеян организовал заговор, чтобы уничтожить императора (31 г.). Тиберия спасла мать Германика Антония, которая, рискуя жизнью, направила ему предостережение. Старый принцепс, не растерявший еще своей решительности, тайно назначил нового префекта претория, приказал схватить Сеяна и обвинил его перед судом сената. Никогда еще это собрание не откликалось с такой охотой на желания императора, Сеян был поспешно осужден и удавлен тем же вечером. За этой казнью наступило царство террора. Частично во главе репрессий стояли сенаторы, интересам, родственникам и друзьям которых причинил вред Сеян; частично виновником террора был сам Тиберий, испытавший теперь самое жестокое разочарование в своей жизни; страх и гнев вызвали в нем неистовую мстительность. К смерти были приговорены все сколько-нибудь значительные агенты или приверженцы Сеяна; была осуждена даже его юная дочь; а так как закон запрещал казнить девственниц, перед удушением она была лишена невинности. Апиката, с которой Сеян некогда развелся, покончила с собой только после того, как послала Тиберию письмо, в котором уверяла императора, что дочь Антонии Ливилла была соучастницей Сеяна в отравлении своего мужа Друза, сына принцепса. Тиберий приказал привлечь Ливиллу к суду, но она умертвила себя, отказавшись от пищи. Через два года (33 г.) Агриппина совершила, находясь в изгнании, самоубийство; другой ее сын, заточенный в темницу, уморил себя голодом.

Тиберий влачил свое существование еще шесть лет после падения Сеяна; возможно, его рассудок помутился. Только исходя из этого предположения, можем мы объяснить приписываемую ему невероятную свирепость. Нам сообщают, что теперь он поддерживал вместо того, чтобы препятствовать им, обвинения в «оскорблении величия»; на основании этого обвинения было осуждено за годы его царствования шестьдесят три человека. Он умолял сенат защитить «старого и больного человека». В 37 г. он покинул Капри, проведя там в самозаточении девять лет, и посетил некоторые города в Кампании. Остановившись на вилле Лукулла в Мизене, он почувствовал приступ слабости, и казалось, что он умирает. Придворные сразу же принялись обхаживать Гая, будущего императора, и были поражены, узнав, что Тиберий поправляется. Их общий друг положил конец замешательству, удушив Тиберия подушкой (37 г.){605}.

Он был, по словам Моммзена, «способнейшим правителем из тех, кого когда-либо знала Империя»{606}. За свою, жизнь он изведал чуть ли не все мыслимые несчастья, а после смерти угодил под перо Тацита.

II. ГАЙ

Народ праздновал кончину старого императора, крича «Тиберия в Тибр!», и восхвалял сенат за то, что тот преемником покойного утвердил Гая Цезаря Германика. Рожденный Агриппиной в то