Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

который обещает принести ей наибольшее удовлетворение. В Италии пятнадцатого века он мог бы стать великим живописцем, скульптором и архитектором, в Европе семнадцатого или восемнадцатого веков - мастером барокко, но поскольку он родился в Англии девятнадцатого века, то стал инженером. Кем бы он стал, родись он в нашем мире, гадать не приходится. В эпоху, когда повсюду торжествует бюрократ, которого он ненавидел; когда посредственность должна преобладать под священным именем демократии, а решения комитетов повсеместно являются жалкой заменой индивидуального суверенитета, для гения, подобного этому, больше нет выхода.

Что же было источником его неиссякаемой энергии? Непоколебимая уверенность в собственных силах - да, но на что они были направлены? На зарабатывание денег? На удовлетворение честолюбия и заслужить аплодисменты публики? Или же это был какой-то высокий религиозный или философский мотив? Если бы мы могли с уверенностью ответить на этот вопрос, то разгадали бы глубокую тайну истоков человеческих поступков. Пока же мы можем лишь строить догадки, поочередно взвешивая возможные мотивы.

Из предыдущих глав наименее проницательные читатели поймут, что инстинкт зарабатывания денег в Брунеле не был силен. Когда он был на пике своей славы, он, несомненно, зарабатывал гораздо больше, чем инженеры поколения его отца. Об этом говорят масштабы его заведения на Дюк-стрит и роскошь, которой он одаривал свою жену. Однако это богатство было в значительной степени случайным и случайным. Как и его братья-инженеры, деньги пришли к нему благодаря удачным инвестициям, а не профессиональным наградам. Инженеры, возможно, и посеяли золотые семена, но сами они не собрали огромных частных состояний, которые были накоплены в ту эпоху.

Когда в апреле 1836 года судьба Брунеля пошла в гору, он записал в своем дневнике:

Однако одно не так: вся эта могучая пресса приносит мне лишь малую прибыль - я не зарабатываю деньги. Я заработал больше на своих акциях Great Western, чем на всей своей профессиональной деятельности.

На протяжении всей своей жизни он придерживался принципа инвестировать в свои собственные проекты и таким образом разделять их финансовые риски с другими. В данном случае его инвестиции оказались удачными, но, как показывает финансовый провал многих его проектов, его потери часто были тяжелыми, и не раз мы можем предположить, что он проплывал неловко близко к финансовым скалам. Например, в марте 1852 года он упоминает о финансовых трудностях в письме Чарльзу Сондерсу "по самому неприятному из всех вопросов - деньгам", в котором он просит перечислить на его счет 2550 фунтов стерлингов за работу над новым вокзалом Паддингтон. Он объяснил, что в эту сумму входит его собственная оплата гонорара Уайатта за помощь, и указал, что если бы Great Western сами вызвали архитектора, как это сделали London & Birmingham на Юстон-сквер, то Паддингтон мог бы обойтись им в дополнительные 20 000 или 30 000 фунтов стерлингов. Вскоре после этого он поставил большую часть своих запасов на самую неудачную спекуляцию из всех - свой большой корабль. Таким образом, с точки зрения зарабатывания денег карьера Брюнеля не может считаться успешной, и совершенно очевидно, что он принадлежал к той компании, которая испытывает сильную неприязнь к деньгам и денежным делам как к отвратительным средствам, которые они вынуждены использовать для достижения своих целей.

Ответить на вопрос, была ли слава стимулом для Брюнеля, гораздо сложнее, поскольку в этом отношении в его характере есть любопытные противоречия. Его гордость, любовь к славе, стремление "отличиться в глазах общественности" признаются сами собой, и все же ни разу за всю его карьеру мы не видим, чтобы он сознательно стремился к известности, в то время как он презирал общественные почести. Свое отношение к последним он выразил в своем обычном прямолинейном стиле в ответ на предложение о том, что почести, оказанные ему во Франции, должны быть признаны в Англии.

Я решительно не одобряю введение в Англии системы отличий, предоставляемых правительством лицам, занимающимся профессией, искусством или производством, чьи достоинства могут быть гораздо лучше и вернее отмечены общественным мнением. В тех странах, где общественное мнение не столь проницательно и влиятельно, как в Англии, зло фаворитизма может быть уравновешено преимуществами некоторых средств, позволяющих выделять людей. Я допускаю такую возможность, хотя и сомневаюсь в факте; но я уверен, что в Англии зло будет намного больше, чем преимущество. Немногочисленные случаи присвоения рыцарского звания в Англии, как правило, следуют общественному мнению, хотя я не хотел бы, чтобы эта система получила дальнейшее развитие. Таково мое мнение, и я не могу последовательно просить о том, чтобы мое собственное письмо кавалера Почетного легиона было признано здесь.

Эта декларация вдвойне важна, потому что она свидетельствует об уважении к общественному мнению, которое кажется нам сегодня невероятно странным и которое помогает нам понять амбиции Брюнеля. Причина, по которой сегодня любой, кто стремится "отличиться в глазах общественности", кажется таким презренным, заключается в том, что со времен Брюнеля общественное мнение было совершенно развратным. Еще в 1925 году Беллок мог написать о влиянии популярной прессы:

Все по-настоящему способные люди в наше время, кажется, согласны с тем, что специфический запах современного успеха - это то, чего порядочный человек должен избегать. На Западе, то есть в современной цивилизованной Европе, у тех немногих людей, которые могут сделать какую-то великую работу, становится своего рода привычкой делать ее молча и в стороне, полностью отрывая ее от сиюминутной славы.

И наоборот, вы получите чудовищную рекламу вокруг одного только имени человека некомпетентного и, как правило, нечестного, потому что он жаждет публичности современного типа и любит ее...6

Если это было так в 1925 году, то насколько более верно это сегодня, когда к могуществу Флит-стрит добавилось еще более мощное средство рекламы - радио и телевидение, чья огромная сцена, предназначенная не только для прославления, но и для назидания простого человека, предлагает для потакания мании величия возможности, не имеющие аналогов. От всего этого балагана Брюнель был счастливо избавлен; только в самом конце его карьеры сила прессы начала давать о себе знать, несмотря на его злобу. Общественное мнение, которое он уважал, было критичным и хорошо информированным, обладающим, по сути, своими собственными стандартами. Стремление завоевать признание такой аудитории не было постыдным стремлением. Это информированное мнение представляло, как мы знаем, лишь образованное меньшинство, но мы также знаем из ряда случаев из его жизни, как Брунель также заслужил и очень ценил уважение тех шахтеров, штурманов, судоводителей и механиков, которые работали под его командованием. Неграмотные, неинформированные, а не дезинформированные, со стандартами , выточенными в суровой