Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

входило в «европейский» театр, – а также в Тихоокеанском регионе. Теперь Черчилль должен был вновь отстоять эти договоренности, зная, что они подвергнутся серьезной критике со стороны разных групп в администрации США. Влиятельные голоса в конгрессе и вооруженных силах горячо настаивали на приоритете Тихоокеанского фронта. Чутко ощущая главный стратегический вызов момента, Черчилль стал действовать со всей своей решительностью.

8 декабря, через два дня после Пёрл-Харбора, Черчилль в нарушение стандартного дипломатического протокола послал телеграмму Рузвельту, по сути, пригласив себя в Белый дом в столь элегантных выражениях, что президент из чувства элементарной вежливости не мог ему просто отказать:

Теперь, когда мы, как Вы говорите, «связаны одной веревочкой», не сочтете ли Вы целесообразным снова встретиться для совещания? Мы могли бы рассмотреть все военные планы в свете новой ситуации и реальных фактов, а также решить проблемы производства и распределения материалов. Я считаю, что все эти вопросы, из коих некоторые внушают мне беспокойство, могут быть наилучшим образом разрешены лишь высшими государственными руководителями. Для меня было бы также очень большим удовольствием снова встретиться с Вами, и чем скорее, тем лучше[1247].

Рузвельт, целиком поглощенный атакой на Пёрл-Харбор и всем, что из нее вытекало, пытался задержать непрошеного визитера, сообщив Черчиллю, что дорога обратно через Атлантику (а к этому времени германская разведка уже будет осведомлена о его поездке) станет опасным предприятием. Нельзя было придумать ничего лучше для того, чтобы еще сильнее укрепить Черчилля в его решении: британский бульдог, как никогда прежде, был настроен любой ценой пробраться в вашингтонскую посудную лавку.

Британский министр иностранных дел находился в ночном поезде, следовавшем в Шотландию, когда поздно вечером 7 декабря ему сообщили новость о Пёрл-Харборе. Он направлялся в Инвергордон, откуда собирался проследовать на британскую военно-морскую базу в Скапа-Флоу и подняться на борт фрегата «Кент», которому предстояло доставить его и сопровождающих в Советский Союз на встречу со Сталиным. Это должен был быть первый визит главы британского МИДа в Россию со времен революции, и он возлагал на него большие надежды. После того как Сталин и Черчилль в начале ноября обменялись жесткими посланиями[1248], Иден – при помощи Бивербрука, от которой было мало толку, – смог кое-как наладить отношения с Москвой, действуя через советского посла Майского. 20 ноября Майский попросил о встрече с министром. У него было послание от Сталина Черчиллю, суть которого заключалась в том, что советский лидер не хотел обидеть Черчилля, просто его «очень сильно задел» отказ Великобритании объявить войну Финляндии и дополнительно унизил факт утечки его секретных писем по этому вопросу в британские СМИ. Это не было полноценным извинением, но, как «сговорились» считать Майский и Иден, этого было достаточно, чтобы смягчить премьер-министра[1249].

Черчилль решил немедленно направить личную телеграмму Сталину с предложением о визите Идена в Москву для «обсуждения любых вопросов, касающихся войны». Казалось, ни одна тема не будет исключена из повестки:

Наше намерение состоит в том, чтобы вести войну в союзе и в постоянной консультации с Вами… Когда война будет выиграна, в чем я уверен, мы ожидаем, что Советская Россия, Великобритания и США встретятся за столом конференции победы как три главных участника и как те, чьими действиями будет уничтожен нацизм… Тот факт, что Россия является коммунистическим государством и что Британия и США не являются такими государствами и не намерены ими быть, не является каким-либо препятствием для составления нами хорошего плана обеспечения нашей взаимной безопасности и наших законных интересов. Министр иностранных дел сможет обсудить с Вами все эти вопросы[1250].

Это было самое великодушное послание, которое он когда-либо направлял советскому диктатору, и – по крайней мере, на первый взгляд – оно имело большое политическое и дипломатическое значение. Сталин не стал медлить. Идена готовы были тепло встретить в Кремле.

Идея такого визита, изначально поданная самим Иденом, обсуждалась по меньшей мере за две недели до официального предложения Черчилля. Но ее цель и время проведения стали объектом жарких споров в правительстве. Вопросы, скрывавшиеся за мягкой риторикой премьер-министра в его послании Сталину, были сложными и противоречивыми. В течение нескольких недель военный кабинет ломал голову, как согласовать требования Сталина с теми первоочередными задачами, которые стояли перед Великобританией. Дебаты в Лондоне были сосредоточены вокруг трех насущных вопросов: должно ли правительство объявлять войну Финляндии (как того требовал Сталин, но против чего выступали США); следует ли Великобритании, помимо вооружений, отправить на помощь Красной армии свои войска (к чему призывал Криппс и что осторожно поддерживал Иден, но чему решительно противились начальники штабов).

Премьер-министр вначале был категорически против объявления войны Финляндии – не только потому, что не хотел раздражать Вашингтон, но и из-за того, что испытывал глубокое уважение к командующему финскими вооруженными силами фельдмаршалу Карлу Маннергейму. Эти двое людей сблизились во времена советской революции, когда Маннергейм командовал белогвардейским кавалерийским корпусом, сражавшимся против большевиков[1251]. Для Сталина же этот вопрос был принципиальным: финны не только воевали плечом к плечу с нацистами, но и помогали поддерживать блокаду Ленинграда. Под давлением военного кабинета Черчилль согласился предъявить Хельсинки ультиматум: либо «остановиться и прекратить военные действия», либо получить объявление войны со стороны Великобритании. Ему было крайне неприятно угрожать Маннергейму заряженным пистолетом, и в личном послании он писал ему: «Многочисленным друзьям Вашей страны в Англии было бы очень тяжело, если бы Финляндия оказалась в одном лагере с побежденными нацистскими преступниками»[1252]. Маннергейм отклонил эту инициативу, ответив, что «операции» его армии жизненно необходимы для безопасности страны, но что он тем не менее был бы «очень огорчен, если бы Англия посчитала необходимым объявить войну Финляндии»[1253]. Жребий был брошен. Непосредственно перед отъездом Идена в Москву Великобритания официально объявила войну Финляндии, а также двум другим союзникам Гитлера – Румынии и Венгрии.

Вопрос о том, какого рода материальную поддержку можно предложить Сталину и в каком объеме, вызвал еще более острые разногласия. Британские вооруженные силы и без того были напряжены до предела. Помимо обороны Британских островов на случай возможного вторжения нацистов, им нужно было защищать имперские владения Великобритании на Дальнем Востоке (включая Гонконг, Борнео и Малайю, столица которой, Сингапур, была главной военно-морской базой англичан в регионе), в Восточной Африке и на Ближнем Востоке, который, с точки зрения премьер-министра, имел первостепенное значение. Под его постоянным давлением Окинлек, наконец, начал операцию «Крусейдер», целью которой было отбросить Африканский корпус Роммеля от границы с Египтом через Ливийскую пустыню в сторону Триполи. По пути армия «Нил» Черчилля должна была освободить Тобрук, который на протяжении шести месяцев находился в осаде. Хотя этот небольшой средиземноморский порт не имел важного стратегического значения, он приобрел символический статус: разгром Роммеля в пустыне имел бы не только военное, но и огромное психологическое значение.

Эти насущные требования к ограниченным военным ресурсам Великобритании нужно было взвесить на фоне растущего осознания, что Москве необходимо предоставить больше материальной поддержки – только так можно было убедить Сталина, что Великобритания всерьез озабочена обороной Советского Союза. Накануне визита Идена военному кабинету еще предстояло найти решение этой головоломной задачи, и растерявшиеся начальники штабов не смогли предложить конкретных шагов. К концу ноября премьер-министр внезапно отправил в отставку начальника Имперского генерального штаба сэра Джона Дилла, которого он давно и несправедливо считал недальновидным и глуповатым[1254]. Его преемником стал фельдмаршал Алан Брук, человек с гораздо более жестким характером. Умный, резкий и уверенный в себе, он высоко ценил собственные таланты и не стеснялся их демонстрировать.

Вступив в должность 1 декабря, он уже в первые часы пришел к выводу, что силы Великобритании слишком растянуты на всех фронтах, что стало особенно очевидно на третий день, когда ему вручили меморандум от Черчилля. В этом документе предлагалось незамедлительно направить в СССР две дивизии