Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

они попали за решетку до того, как у нас установились тесные взаимоотношения. Маулана Мухаммад Али, как только ему позволили тюремщики, стал писать мне длинные письма из Бетула и Чхиндвары. Я обращался за разрешением навестить братьев Али, но безуспешно.

После ареста братьев Али мои мусульманские друзья пригласили меня на сессию Мусульманской лиги в Калькутте. Меня попросили выступить, и я сказал несколько слов о том, что мусульмане должны приложить все усилия, чтобы освободить братьев Али. Некоторое время спустя те же друзья свезли меня в мусульманский колледж в Алигархе, где я призывал молодежь стать факирами в деле служения родине.

Затем я вступил в переписку с правительством об освобождении братьев Али. В этой связи я изучил их взгляды и деятельность по вопросу о халифате и имел несколько бесед с друзьями-мусульманами. Я знал, что истинным другом мусульман мог стать только в том случае, если бы оказал им посильную помощь в деле освобождения братьев Али и в справедливом решении вопроса о халифате. Я не мог судить о достоинствах этого дела. Но в требованиях мусульман не было ничего безнравственного. В вопросах религиозных воззрений мы расходились. Каждому кажется, что его религия – высшая. Если бы все придерживались в отношении религии одних и тех же убеждений, в мире существовала бы только одна религия. С течением времени я убедился, что мусульманские требования в вопросе о халифате не только не грешат против этики, но даже британский премьер признает их справедливыми. Поэтому я счел себя обязанным делать все от меня зависящее, чтобы добиться выполнения обещания премьера. Обещание было дано в столь ясных выражениях, что изучением требований мусульман я занялся лишь для успокоения совести.

Друзья часто критиковали мое отношение к вопросу о халифате. Но, несмотря на это, я считаю, что мне нет надобности ни пересматривать свою позицию, ни сожалеть о сотрудничестве с мусульманами. Если возникнет подобная ситуация, я буду действовать так же.

Отправляясь в Дели, я твердо решил переговорить с вице-королем о мусульманах. Вопрос о халифате не вылился еще тогда в те формы, какие он принял впоследствии.

В Дели возникло новое затруднение для моего участия в конференции. Динабандху Эндрюс поднял вопрос о моральной стороне моего участия в военной конференции. Он рассказал мне о противоречивых сообщениях, которые появились в английской прессе относительно тайных соглашений между Англией и Италией. Могу ли я участвовать в конференции, если Англия ведет тайные переговоры с другой европейской державой? – спрашивал мистер Эндрюс. Я ничего не знал об этом, но слов Динабандху Эндрюса было вполне достаточно. Я обратился к лорду Челмсфорду с письмом, в котором разъяснил причину моих колебаний относительно участия в конференции.

Вице-король пригласил меня обсудить этот вопрос. Я долго беседовал с ним и его личным секретарем мистером Маффи. В результате я согласился принять участие в конференции. Вице-король выдвинул следующий довод:

– Вы, я полагаю, не думаете, что вице-король Индии в курсе всего, что предпринимает британский Кабинет министров. Ни я, ни кто-либо другой не считает, что британское правительство непогрешимо. Но если вы согласны с тем, что империя в целом является поборницей добра и что Индия в общем выиграла от своей связи с Англией, то не думаете ли вы, что в обязанности каждого индийского гражданина входит помощь империи в час нужды? Я сам прочел в английских газетах о тайных договорах. Смею вас уверить, что не знаю больше того, что было напечатано в газетах. А вы, конечно, имеете представление об «утках», которыми изобилует пресса. Неужели, основываясь на газетной заметке, вы откажетесь помочь империи в критический момент? После окончания войны вы можете предъявлять какие угодно моральные требования и бросать нам любой вызов, но, пожалуйста, после войны, а не сейчас.

Аргумент этот не был новым. Но мне он показался новым благодаря форме и обстоятельствам, при которых он был приведен, и я согласился принять участие в конференции. Что же касается требований мусульман, то я собирался изложить их вице-королю в письме.

XXVII. Вербовочная кампания

Итак, я принял участие в конференции. Вице-король считал весьма важным, чтобы я высказался за поддержку резолюции о вербовке. Я попросил разрешения говорить на хинди-хиндустани. Вице-король согласился, но предложил, чтобы я говорил также и по-английски. Но я не собирался произносить целой речи. Я произнес только одну фразу:

– С полным сознанием своей ответственности я прошу поддержать эту резолюцию.

Со всех сторон посыпались поздравления по случаю того, что я говорил на хиндустани. Это был, говорили мне, первый случай на памяти у живущих, когда говорили на хиндустани на подобном заседании. Поздравления эти, равно как и то, что я первым выступил в присутствии вице-короля на хиндустани, больно задели мою национальную гордость. Я весь ушел в себя. Какая трагедия, что язык страны объявлен табу на заседаниях, происходящих в этой стране, в работе, имеющей прямое отношение к этой стране, и что речь, произнесенная на хиндустани случайным лицом вроде меня, способна вызвать поздравления! Подобные инциденты свидетельствуют о том, до какого положения мы низведены.

Единственная фраза, которую я произнес на конференции, имела для меня большое значение. Я не мог забыть ни конференции, ни резолюции, которую поддержал. Находясь в Дели, я должен был сделать еще одно дело – написать вице-королю письмо. Это было нелегко. Я понимал, что обязан объяснить народу, как и почему принял участие в конференции, и четко определить, чего народ ждет от правительства.

Я выразил в письме сожаление, что на конференции отсутствовали такие лидеры, как Локаманья Тилак и братья Али, затем изложил минимум политических требований народа и также требования мусульман в связи с положением, создавшимся вследствие войны. Я попросил разрешения опубликовать это письмо, и вице-король охотно дал согласие.

Письмо надо было отправить в Симлу, куда вице-король уехал тотчас после конференции. Для меня оно имело большое значение, а отправка по почте затянула бы дело. Я хотел сэкономить время, и в то же время не хотелось воспользоваться случайной оказией. Нужен был человек с чистой душой, который доставил бы письмо в резиденцию вице-короля и лично вручил его. Динабандху Эндрюс и патрон Рудра рекомендовали мне пастора Айрлэнда из Кембриджской миссии. Он согласился доставить письмо при условии, если ему разрешат прочесть его и если оно покажется ему справедливым. У меня не было возражений, поскольку письмо отнюдь не имело частного характера. Он прочел – письмо ему понравилось – и согласился доставить его по месту назначения. Я предложил деньги на билет во