Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

всех животных. Неправильно было употреблять молоко еще и потому, что я не считал его естественной пищей человека. И все же, зная обо всем этом, я начал пить козье молоко. Жажда жизни оказалась сильнее верности истине, и последователь истины изменил своему идеалу из желания принять участие в сатьяграхе. При воспоминании об этом поступке меня до сих пор мучает совесть. Я постоянно размышляю о том, как отказаться от козьего молока. Но не могу освободиться от самого сильного искушения работать для общества.

Мои опыты в области диететики дороги мне как часть моих поисков ахимсы. Они доставляют мне удовольствие и восстанавливают мои силы. Но в настоящее время тот факт, что я пью козье молоко, волнует меня не столько с точки зрения соблюдения диеты ахимсы, сколько с точки зрения верности истине, так как этот факт представляет нарушение клятвы. Мне кажется, что я понял идеал истины лучше, чем идеал ахимсы; мой опыт подсказывает, что, если я позволю себе действовать вопреки истине, я никогда не смогу разрешить загадку ахимсы. Идеал истины требует, чтобы соблюдался как дух, так и буква взятых обетов. В данном случае я убил дух – душу своего обета – тем, что стал следовать только внешней форме его, и это тревожит меня. Но, ясно понимая это, я не могу избрать правильный путь. Иначе говоря, у меня, возможно, нет мужества следовать правильным путем. То и другое в своей основе означает одно и то же, ибо сомнение неизменно является результатом отсутствия или слабости веры. Поэтому я денно и нощно молю Бога дать мне веру.

Вскоре после того, как я стал пить козье молоко, доктор Далал сделал мне удачную операцию трещин в заднем проходе. Когда я оправился после операции, желание жить возгорелось с новой силой в особенности потому, что Бог уготовил для меня новую работу.

Не успев еще окончательно поправиться, я случайно прочел в газетах только что опубликованный отчет комиссии Роулетта. Я был ошеломлен его рекомендациями. Шанкарлал Банкер и Умар Сабани посоветовали мне немедленно начать действовать. Приблизительно через месяц я поехал в Ахмадабад. Там я поделился своими соображениями с Валлаббхаем, который почти ежедневно навещал меня.

– Нужно что-то предпринять, – сказал я ему.

– Но что же можно сделать при подобных обстоятельствах? – спросил он.

– Надо найти хотя бы горсточку людей, которые согласятся подписать протест, и, если, вопреки этому протесту, предложенное мероприятие получит силу закона, мы тотчас начнем сатьяграху, – ответил я. – Если бы я чувствовал себя лучше, то начал бы бороться против этого закона один, надеясь, что другие последуют моему примеру. Однако при теперешнем моем состоянии эта задача мне не по силам.

В результате этого разговора было решено созвать близких мне лиц на небольшое совещание. Предложения комиссии Роулетта казались мне совершенно не соответствующими содержанию опубликованного ею отчета и имели такой характер, что ни один уважающий себя народ не мог их принять.

Совещание собралось в ашраме. Было приглашено едва ли более двух десятков лиц. Среди присутствовавших, кроме Валлаббхая, помнится, находились: шримати Сароджини Найду, мистер Горниман, покойный ныне мистер Умар Сабани, адвокат Шанкарлал Банкер и шримати Анасуябехн. На этом заседании было принято решение начать сатьяграху, под которым, насколько я помню, подписались все присутствовавшие. В то время я не издавал никакой газеты, но иногда проводил свою точку зрения через ежедневную прессу. Так поступил я и в данном случае. Шанкарлал Банкер всей душой отдался агитационной работе, и я узнал о его удивительных организаторских и агитаторских способностях.

Я не надеялся, что какая-либо из организаций воспользуется таким новым оружием, как сатьяграха; поэтому по моему настоянию была создана «Сатьяграха сабха». Ее главная квартира находилась в Бомбее, так как в этом городе жили большинство ее членов. Через некоторое время толпами стали приходить сочувствующие. Они давали клятву верности сатьяграхе.

«Сабха» начала выпускать бюллетени, повсюду устраивала митинги, которые во многом имели черты кампании в Кхеде.

Председателем «Сатьяграхи сабхи» был я. Однако вскоре я обнаружил, что у меня почти нет шансов достичь соглашения с представителями интеллигенции, вошедшими в «Сабху». Я настаивал на своих особых методах работы и на употреблении языка гуджарати в «Сабхе», а их это приводило в смущение и доставляло немало хлопот. Должен сказать все-таки, что большинство весьма великодушно мирилось с моими причудами.

Но с самого начала мне было ясно, что «Сабха» недолговечна. Я чувствовал, что моя любовь к истине и стремление к ахимсе не нравились многим членам организации. Тем не менее первое время работа шла полным ходом и движение развивалось быстрыми темпами.

XXX. Удивительное зрелище

В то время как агитация против отчета комиссии Роулетта принимала все более широкие размеры, правительство, со своей стороны, твердо решило провести предложения комиссии в жизнь. Был опубликован законопроект Роулетта. Я только раз в жизни присутствовал на заседании индийской законодательной палаты, именно при обсуждении этого законопроекта. Шастри произнес страстную речь, в которой торжественно предостерегал правительство. Вице-король, казалось, слушал как зачарованный, не спуская с него глаз, когда тот извергал горячий поток своего красноречия. На мгновение мне показалось, что вице-король тронут его речью: столько было в ней искреннего чувства и глубокой правды.

Но разбудить человека можно только тогда, когда он действительно спит; если же он только притворяется спящим, все усилия напрасны. Примерно такова была позиция правительства: ему необходимо было пройти фарс юридических формальностей. Решение было готово заранее. Поэтому торжественное предостережение Шастриджи совершенно не подействовало.

Мое выступление при таких обстоятельствах тоже могло быть только гласом вопиющего в пустыне. Я со всей искренностью обращался к вице-королю. Я посылал ему частные и открытые письма, в которых ясно заявлял, что правительство своим поведением вынуждает меня прибегнуть к сатьяграхе. Но все было напрасно.

Новый закон еще не был опубликован. Я получил приглашение приехать в Мадрас. Я чувствовал себя очень слабым, но все же решил отважиться на длительное путешествие. В то время я не мог выступать с речами на митингах. Здоровье было сильно подорвано, и в течение долгого времени при попытке говорить стоя меня трясло и начиналось сильное сердцебиение.

На юге я всегда чувствовал себя как дома. Благодаря работе в Южной Африке у меня создалось впечатление, что я имею какие-то особые права на телугу и тамилов, и эти славные народы юга никогда не обманывали моих ожиданий.

Приглашение пришло за подписью ныне покойного адвоката Кастури Ранги Айенгара. Но, как я узнал уже на пути в Мадрас, инициатором приглашения был Раджагопалачария. Можно сказать, что