Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

и влиятельных соотечественников. Его современник Роберт Майлн ежегодно по нескольку раз путешествовал в Шотландию на протяжении всей второй половины XVIII в. для того, чтобы поддерживать связи с клиентами, многие из которых были членами городского совета Эдинбурга[760]. Джеймс Гиббс, родившийся в Абердине и прославившийся в качестве дизайнера целого ряда лондонских церквей в первой половине XVIII в., был сторонником активных связей с родиной, отстаивавшихся его покровителями-якобитами, хотя сам он на север не путешествовал. В отличие от Гиббса, его современник и оппонент Колин Кемпбелл, виг из Нэйрншира, получивший образование в Эдинбурге и прославившийся украшением домов знати в предместьях Лондона, по своей идентичности был англичанином и стремился в большей степени заводить себе покровителей из среды местной аристократии. Его самый известный труд «Vitruvious Britannicus», изданный в 1715 г., представлял собой богато иллюстрированную энциклопедию наиболее совершенных частных и общественных зданий Британии того времени. Бесспорно, что эта работа, публикуемая и распространяемая по подписке, должны была служить прославлением ганноверского правления и английской аристократии, равно так и акцентировать внимание на особенностях британской топографии. Но, вместе с тем, очевидно, что жизнь автора этого издания являлась идеальным примером карьеры, сделанной выходцем из Шотландии в Лондоне, что было призвано иллюстрировать вклад каледонцев в британскую идентичность.

Важно и то, что шотландцы не просто наблюдали британский ландшафт со стороны, но они, будучи архитекторами и строителями, в том числе и особняков знати, являлись его создателями, а в некоторых случаях и владельцами. Владение домом в Лондоне открывало самые широкие возможности проникновения в высший британский свет, что в свою очередь способствовало распространению шотландских патронажных практик. Район Арглайл-стрит что в центре Лондона, активно стал преобразовываться в начале XVIII в., формируясь вокруг дома и парка второго герцога Аргайла. После его смерти в 1743 г. поместье перешло его жене, затем – старшей дочери, а после – ее старшему сыну, впоследствии ставшему герцогом Бьюклеучем. Новый дом, получивший название Аргайл-хауз, был выстроен в поместье в 1737 г., и Роберт Майлн, в то время активно занятый работой в крепости Инверари, был приглашен в качестве участника этой перестройки. Однако вплоть до начала XIX в., когда строительство Риджент-стрит разрушило патриархальную жизнь района, коммерческая деятельность, активно воплощавшаяся на прилегающих к поместью улочках, оставалась в руках шотландцев. Аргайл-хауз, это мрачное городское чудовище, был продан графу Абердину в 1808 г., жившему в нем вплоть до своей смерти в 1860 г., после чего дом был разрушен. И хотя район не относился к числу привилегированных частей Лондона, тот факт, что поместьем здесь владели представители трех знатных семей, притягивал сюда обычных шотландцев, стремившихся селиться неподалеку. Эта территория была известна тем, что здесь селились представители шотландского профессионального сообщества, солдаты, доктора, позже – военные хирурги, пользовавшиеся патронажем Аргайла, Бьюклеуча и Абердина[761].

Другие известные поместья, принадлежавшие шотландцам, переходили от одного владельца к другому. Одним из таких домов был особняк графа Бьюта, жившего здесь с 1754 по 1792 г., атакованный толпой в начала 1760-х гг. Все тот же Роберт Майлн модернизировал дом для четвертого графа Бьюта в 1802 г., а десять лет спустя строение было продана вместе со всей мебелью четвертому графу Бьюклеучу[762].

Лондонский городской пейзаж периода индустриальной революции был масштабен и впечатляющ, и значительную часть в нем занимали шотландцы – от городских мостовых, вымощенных шотландским камнем, до столичных церквей, спроектированных и разукрашенных шотландскими архитекторами. Более того, вероятно, сам концепт города-панорамы, в котором каждая его часть, включая улицы, площади и отдельные строения, узнаваемы, восходит не к британской, а к шотландской столице. Роберт Бейкер, эдинбургский художник ирландского происхождения, и его сын Генри, родившийся в Глазго, в 1788 г. впервые в мире создали масштабную 360-градусную панораму Эдинбурга, за точку зрения приняв вид с Калтон-хилла. Картина была выставлена в Арчез-холле, затем перевезена в Глазго и потом в 1789 г. – в Лондон, где, выставленная летом в Хеймаркете, привлекла всеобщее внимание зрителей. Благодаря поддержке могущественных покровителей, семья смогла перебраться в Лондон, где взялась за реализацию еще более масштабного проекта. На Лейстер-плейс Бейкер приобрел помещение, где занимался подготовкой и выставками новых панорам, превратив его в Ротонду, украшенную другим шотландцем, поселившимся в Лондоне, Робертом Митчеллом. Она была открыта в 1793 г. и имела огромный финансовый успех. Наряду с чрезвычайно популярными изображениями вроде Бата, бейкеровская Ротонда постоянно демонстрировала наглядные виды наиболее знаковых британских событий. При этом новые британские панорамы отсылались в Эдинбург, где пользовались неизменным авторитетом. Это было свидетельством, изящным и одновременно бесспорным, тех отношений, которые установились между шотландцами и Лондоном на протяжении XVIII в.

Поколение шотландцев, столкнувшихся в равной степени и с преимуществами, даваемыми уний, и с английской враждебностью, имело очень двойственное отношение к приему, оказываемому им в Лондоне. Шотландский секретный агент Джон Макки писал, что «англичане не поощряют желание чужеземцев навсегда поселиться у них, вместе с тем, ни у одной нации, находящейся под богом, странствующий джентльмен не встретит такого приема, доброты и почитания». Будучи вигом, приветствовавшим революцию 1689 г., он не мог не восторгаться «этими прелестями свободной страны»[763] и, путешествуя в разных направлениях от Лондона, не находил причин для критического отношения к тем, кто его принимал. Уильям Макритчи, странствующий в 1796 г., так же был восхищен неожиданным английским гостеприимством и доброжелательностью – «мы можем гордиться нашим шотландским гостеприимством, но я встретил не менее теплый прием в Англии»[764].

Джордж Маколей, по происхождению шотландец из Льюиса, вступивший в Лондон в возрасте пятнадцати лет в 1765 г., дослужился до должности шерифа Лондона в 1790 г. Его дневник охватывает периоды наибольших политических противостояний. Будучи близко знакомым с Бьютом и имея доступ ко двору Георга III, понося бранью Джона Уилкса не за его антишотландские высказывания, а за его измену радикальному патриотизму, он способствовал развитию политической и социальной культуры Лондона, одновременно регулярно навещая свою родину и восхищаясь победами Британии над Францией, и при этом Маколей не оставил в своих записях свидетельства того, что Гебриды стали для него чем-то чужим. Себя он определял как англичанина по своему выбору, поскольку не мог быть англичанином по рождению[765].

Люди, подобные Маколею, могут считаться примерами успешной интеграции, поскольку, не утратив до конца чувство связи с местом рождения, они приобрели довольно высокий статус на новом месте. Однако интеграция предполагает и определенное признание. Луиза Стюарт, дочь маркиза Бьюта, активного члена клуба, где были представлены члены земельной аристократии Британии, по происхождению англичане, шотландцы и ирландцы, без симпатии относилась к тем шотландцам, которые тосковали по былым дням, когда Шотландия была независима. При этом,