Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

не представляла для России никакой ценности — ни политической, ни военной, ни промышленной. «Русскому нужен голландец на море, немец на суше, а француз ему совсем ни к чему», — говорил Петр. Да и в представлении всехристианнейшего короля-солнца, до самой его смерти, Московия продолжала оставаться дикой страной: имя победителя Карла XII даже не значилось в списке европейских государей, ежегодно печатавшемся в Париже. Правда, после Полтавы кое-что в отношениях двух стран стало меняться. Петр выписал для благоустройства своего парадиза знаменитых французских архитекторов — Растрелли, Лежандра, Леблона, Каравака; барон де Сент-Илер заведовал невскими верфями, граф де Лоне значился среди камер-юнкеров царя, а его супруга состояла статс-дамой при молодых царевнах, дочерях Петра и Екатерины. В Петербурге, на Васильевском острове, была основана французская церковь, и ее настоятель отец Калю принял звание «духовника французского народа», проживающего в северной столице. В свою очередь в портовых городах Франции появились русские навигаторы.

И вот теперь сам русский царь ехал в центр европейской цивилизации и культуры, слава о котором гремела по всему свету.

Людовик XIV умер 1 сентября 1715 года, в возрасте семидесяти шести лет. Таким образом, на протяжении тридцати трех лет он и Петр были товарищами по délicieux metier de Roy[54]. Но если слава и мощь России за это время постоянно росли и крепли, то сияние короля-солнца неудержимо меркло. Последние годы его жизни были омрачены военными катастрофами и всеобщим разорением Франции.

К бедствиям государства присоединилась семейная трагедия. В 1711 году внезапно умер дофин. Его сын, герцог Бургундский, объявленный дофином, скончался в следующем году — оспа унесла его за неделю. А спустя несколько дней сын герцога Бургундского последовал за отцом.

У Людовика XIV остался последний отпрыск по прямой линии — другой правнук, Луи. Он тоже переболел оспой, но поразительным образом выздоровел, — быть может, потому, что его нянька заперла двери его комнаты и не пустила к нему врачей с их кровопусканиями и рвотными. В момент смерти Людовика XIV его правнуку, будущему Людовику XV, было пять лет.

Регентом королевства был провозглашен племянник Людовика XIV — Филипп герцог Орлеанский. Это был сорокадвухлетний приземистый здоровяк и отчаянный бабник. Он готов был любить всех женщин без изъятия — худых и полных, высоких и низких, красивых и дурнушек, розовощеких крестьянок и томных принцесс. Его мать говорила: «Он до женщин сам не свой. Ему дела нет, каковы они собой, лишь были бы веселы, не скромничали, любили поесть и выпить». На ее упреки во всеядной чувственности регент пожимал плечами: «Ах, матушка, ночью все кошки серы».

С началом его правления по Франции распространилась эпидемия чувственности и сладострастия. Двор мгновенно перебрался из чопорного Версаля в веселый и легкомысленный Тюильри. Ходили слухи об оргиях у регента, во время которых все приглашенные сидели за столом обнаженными. У себя дома герцог Орлеанский был так непристоен, что его жена не смела пригласить гостей на семейные обеды. При всем этом регент и не думал надевать на себя хотя бы личину благопристойности, открыто демонстрируя свое презрение к морали и равнодушие к религии. Однажды, соскучившись во время мессы, он открыл книгу Рабле и стал вслух читать ее, захлебываясь от хохота.

Подражателей у регента нашлось предостаточно. Во Франции и в Европе наступала эпоха Ловеласов, Грандисонов и Казанов.

На малолетнего короля — обворожительного мальчика с длинными белокурыми волосами, пушистыми ресницами и длинным носом Бурбонов — народ смотрел как на свою надежду. Не дай бог, если он умрет и королем станет регент! Но здесь французы обманывались: в ожидании лучшего, они не обращали внимания на хорошее. Восьмилетнее правление герцога Орлеанского стало если не самым счастливым, то самым спокойным временем в истории Франции. В отличие от Людовика XV, сухого, бессердечного эгоиста, регент был гуманным, сострадательным человеком, без капли зависти и тени честолюбия. Он не только покровительствовал наукам и искусствам, но и первым позволил ученым и поэтам сесть за один стол с собой. Безраздельно преданный малолетнему королю, он и в мыслях не имел посягнуть на его права. К своим государственным обязанностям он относился со всей серьезностью. В восемь часов утра, как бы ни была бурна предыдущая ночь, герцог Орлеанский неизменно садился за рабочий стол. Этот донжуан не терпел вмешательства женщин в политику и не позволял своим любовницам вершить государственные дела. Погремушки славы никогда не шумели у него в ушах. Хорошо понимая разорительность войн, он ни разу не потребовал от французских солдат покинуть казармы. Мир, мир и мир — к чему пачкать кровью белые лилии Бурбонов?

Опрокидывая устои морали, регент не щадил и традиций внешней политики. Он неожиданно сблизился с Англией — многовековым врагом Франции, а после поражения Карла XII, которого Людовик XIV использовал в качестве противовеса Австрии, регент начал поиски нового сильного союзника на Востоке. И вполне естественно, что взгляд его остановился на России. В свою очередь и Петр, наконец, уяснил себе, какой практический интерес для России может представлять Франция. Посредничество в мире со Швецией — за такую услугу царь был готов взять на себя любые обязательства. Стремясь как можно крепче привязать к себе неожиданного союзника, Петр предложил скрепить союз династическим браком: восьмилетняя Елизавета и семилетний Людовик — чем не пара! Однако сближение с Россией вызвало протест кардинала Дюбуа, в чьих руках находилась внешняя политика Франции. Он был сторонником крепкого англо-французского союза и понимал, что Англия никогда не потерпит усиления русского могущества на Балтике. Отговаривая регента от чересчур тесного сближения с царем, Дюбуа твердил: «Царь страдает хроническими болезнями, а его сын никаких обязательств отца выполнять не станет». И регент не мог не чувствовать, что кардинал довольно трезво смотрит на вещи.

Петр надеялся уладить противоречия в личной встрече. Намерение царя посетить Париж привело регента в большое волнение: предстояли большие расходы. Но отказать монарху в гостеприимстве было невозможно. И вот в Кале отправилась большая депутация придворных во главе с господином де Либуа из ближайшего королевского окружения — встречать незваного гостя.

***

Петр пересек границу Франции в сопровождении свиты из шестидесяти человек. Екатерина осталась дожидаться мужа в Гааге.

С самых первых шагов царя по французской земле де Либуа понял, что угодить северным варварам не так-то просто. На содержание свиты царя было выделено 1500 ливров в день — как и любому другому посольству. Однако князь Борис Куракин сразу восстал против этой суммы, показавшейся ему оскорбительной для царского величества, и своими притязаниями вверг де Либуа сначала в молчание,