Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

– Я тебя давно приметил, только не знал, что это ты. Там, в двадцати метрах от тебя, троих ребят раненых осколками посекло. Так их всех убило. А ты немного в стороне был. Долго так лежишь. Я сначала подумал, что и тебя убило, да вижу, ты руками тут размахивать начал. Я к тебе. Дай, думаю, помогу брату-пехотинцу. Подбегаю к тебе, а это – ты, оказывается! Вано! Собственной персоной. Ну и видок у тебя, Ваня. Ты б себя видел…

– На себя посмотри, чучело, – беззлобно огрызнулся Иван.

– Острим. Угу, это хорошо. Значит, жить будешь, – рассмеялся Санёк, опять обнажая свои ослепительно-белые на закопчённом и исцарапанном лице зубы.

Показывая на свою повязку, он добавил:

– Это я ночью головой хорошо о палубу приложился, когда по фрицам лупил. Один самолёт я зацепил немного. Он потом сразу смылся. Я, Ваня, с июля командир спаренной зенитной установки на нашем бронекатере. Крупнокалиберными пулемётами заведую. Это меня батя сюда «по блату» пристроил. – Санёк гоготнул и продолжил: – А что? Работа непыльная. По Волге туда-сюда шастай да бей фрицев что есть мочи. До этого я в береговой службе был, тоже командиром пулемётного расчёта.

Потом Саня спохватился:

– Да что я всё тебе зубы заговариваю. Ты вообще весь какой-то мокрый и горячий. Бинты вон все разболтались у тебя. Тебя в госпиталь срочно надо. Ну-ка подожди-ка.

И Санёк, сорвавшись, побежал куда-то. Скоро он вернулся, набросил на Ивана свою куртку и сунул ему в руки фляжку с водой. Только сейчас Иван понял, насколько его мучила жажда. Он присосался к фляжке и выпил добрую её половину.

Напившись и отдышавшись, Иван почувствовал себя немного лучше.

– А вот ещё, на – глотни, – Саня протянул ему другую, узкую фляжку.

Иван сделал небольшой глоток и чуть не закашлялся. Жидкость обожгла его.

– Ну ты даёшь, Санька, – только и успел выдохнуть Иван.

По телу начало растекаться приятное тепло. В голове немного зашумело.

– Ага! – довольно хмыкнул Саня. – Другое дело! Ну, не увлекайся, тебе вредно. И тару попрошу вернуть.

Решили, что на левый берег он переправится ночью на Санином бронекатере вместе с другими ранеными.

– Уж одно местечко-то для тебя у нас найдётся.

Пока ждали отправки, Саня рассказал Ивану о своей службе, о том, что отец его воюет в городе, в рядах городского ополчения. А он, Саня, всё лето работал на Волге.

– Такого я тут навидался, брат, что всего и не расскажешь, – говорил Санёк. – В августе фашист ежедневно к нам прилетал. Вся эвакуация и перевозка по реке очень сложная. Наш брат-волгарь здесь славно воюет и работает. Опасную работу делаем. Очень часто дожидаться темноты некогда, делаем свои рейсы днём, у фашиста на виду. Он и долбит нас с воздуха и с земли непрестанно. Да так, что иногда никакой дымовой завесы не надо. Всё и так в дыму, в огне да в водяных брызгах. Такая тут у нас, Ванёк, горячая банька каждый день случается. В день, бывает, по пять-шесть ходок делаем, а ночью – и того больше. На каждый рейс по несколько тонн груза тащим: снаряды для противотанковых пушек, патроны, мины, миномёты, и кухни полевые, и пушки иногда. Загружаемся всегда сверх всякой нормы и прём. Да мы-то ещё что! Мы – на бронекатерах. Как-никак почти военные корабли. Танки, можно сказать, плавучие. Для фрица у нас пушка семьдесят шестого калибра и пулемёты имеются. Да и катер наш скоростной, манёвренный, мелкосидящий, к любому необорудованному берегу, без всякого причала, подойти может. И броня на корпусе! Нам-то всяко легче! А знал бы ты, сколько здесь народа на гражданских, совсем не оборудованных для войны судах болтается! Вот эти – настоящие герои! Взять хоть тральщиков наших. Да я бы на их деревянных посудинах ни в жизнь не поплыл под обстрелом. В первый же день обосрался бы и сдох от страха. А они по Волге туда-сюда так и шныряют! И мины из Волги вылавливают, и расстреливают эти мины, реку очищая. И раненых с жителями из города эвакуируют, и в город боеприпасы, грузы и пополнение тащат. И все они в дырах от снарядов и пуль, все латаные-перелатаные ходят по реке. Иногда даже, фашистом подбитые, горят, а рейсы делают. Вот это черти так черти, – продолжал восхищаться своими собратьями-волгарями Санёк. – А фашисты эти, тварюги, как оголтелые постоянно бомбят все переправы на Волге и набережные. Никого не жалеют. Ни, само собой, военных, ни даже мирное население. Такое тут случается, что и не верится, что так бывает. Случай тут у нас вышел. Сталинградцы, кто в городе был, прорываются на переправу, из города бегут. А я сегодня одну женщину, наоборот, в город доставил. Не хотели её на борт брать. Но она настырная, кричит на всех. Бумаги у неё все в порядке. Переправа ей разрешена. Подписей одних штук пять, и все ей эту переправу в город, войной охваченный, одобрили, значит. Я ей говорю: «Куда же ты, дурында такая, лезешь? Немцы, почитай, чуть ли не к Волге вышли. Там бойня идёт. Артиллерия вовсю лупит. Стрельба, пожары». А она мне отвечает: «Семья у меня там осталась». Э-эх… Как высадились на правом берегу, так она в город, горящий и воюющий, так и побежала. Вот такие дела. Жалко-то как её. Ведь сгинет там, в пекле эдаком. А ничего не попишешь – семья. Эх, не должно быть женщин на войне. Не для того они созданы. Была бы моя воля – и близко ни одну к войне не подпустил бы. Ты бы знал, Ваня, сколько здесь пароходов, катеров и лодок с августа потонуло. А в них и старики, и женщины, и дети! Если большая посудина ко дну идёт, то людям на ней выплыть нереально. Лишь при редкой удаче одна десятая от всех пассажиров выплывает. А несколько раз было, что после обстрела большие пароходы на мель садились. Так они сразу в беззащитную мишень для фашистов превращались! Дети, женщины кричат, стонут, многие в воду бросаются, а зверюги эти всех до единого норовят расстрелять.

Кулаки у Сани при этих словах сжались, а всегда весёлое и жизнерадостное лицо приобрело жёсткое, злое выражение.

– Мы их, конечно, как могли били, бьём и дальше бить будем. Но мало у нас авиации. А с земли и воды немного набьёшь. Меня три раза ранило. Так, ерунда в общем. Ты же знаешь, Вано, я ведь как кошка. На мне всё быстро заживает. В медсанбат почти и не обращался ни разу. Хотя там такой интересный женский контингент имеется. Закачаешься просто. Я тут с одной сестричкой очень даже подружился. И не один раз уже.

– Саня, ты неисправим просто. Как ты вообще на войне об этом думать можешь?

– А я всегда об этом думаю, – ответил, улыбаясь, Санёк.

Переправиться на левый берег Иван смог только к ночи. Всё это время через Волгу шла интенсивная переброска резервных частей подкрепления для Сталинграда. Из города на левый берег вывозили тяжелораненых. Для обороны был дорог каждый час, поэтому переправу подкреплений на правый берег приходилось делать днём, под непрерывным огнём фашистов. После высадки эшелоны подкреплений немедленно вступали в уличные бои.

У бревенчатого причала, куда они подошли в сумерках, был пришвартован Санин бронекатер. Погрузка раненых заканчивалась. Иван рассмотрел невысокую башню-рубку с выведенным на ней белым номером. Ему показалось, что катер очень глубоко погружён в воду, такой малой смотрелась вся его надводная часть.

Они вошли по трапу на катер. По бронированной палубе с перилами по бортам Санёк провёл Ивана в рубку. Когда за ними захлопнулась тяжёлая бронированная дверь, Иван ощутил, как здесь тепло и вместе с тем очень тесно. Прямо за работой стоял рулевой, справа – вошедший за ним командир, а слева пристроился Саня.

Мерно стучали моторы. Катер шёл, как показалось Ивану, довольно медленно. В узкую смотровую щель он с трудом различил, как они огибают небольшой остров. Видимость была плохая. В темноте то и дело вспыхивали разрывы снарядов. От них озарялось небо. Когда были примерно на середине реки, совсем рядом три раза подряд разорвались снаряды, поднимая вверх сероватые, с мутным белым отливом водяные столбы. Командир дал команду прибавить ход. Моторы взревели, и катер