Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

В тот же день, 4 марта, британское правительство выпустило Белую книгу по обороне, с призывом увеличить военные расходы. На следующий день Гитлер внезапно объявил, что болен и не сможет встретиться с Саймоном и Иденом; их визит был запланирован на 7 марта. Фюрер подхватил ларингит; встреча откладывалась на неопределенный срок. 6 марта Майский, как и было условлено, приехал на встречу с Ванситтартом узнать у того, как прошло заседание кабинета. Порадовать было нечем: уже по одному выражению лица Ванситтарта стало понятно, что есть трудности. Решение по визиту в Москву вновь отложено. Вся неразбериха из-за болезни Гитлера: поездка в Берлин повисла в воздухе, планы на московский визит застопорились. Однако, поспешил добавить Ванситтарт, при обсуждении эту идею поддержали. Кабинету, однако, нужно официальное приглашение с соблюдением всех формальностей, иначе некоторые министры будут придираться. Когда Майский спросил Ванситтарта, что тот думает о гитлеровских фокусах, тот разразился ругательствами[800].

На следующий день, 7 марта, Ванситтарт по телефону сообщил Майскому об одобрении Кабинетом министров визитов в Москву и Варшаву вне зависимости от визита в Берлин. Едет Иден. Об этом решении сегодня должен будет объявить Саймон в Палате общин. Майский ответил, что запросит инструкций у Москвы, поскольку не уполномочен приглашать одного Идена. Ванситтарт ответил — это максимум, что он мог сделать в данных обстоятельствах. Майский замечает:

«Далее В[анситтарт] стал меня убеждать, что кандидатура Идена со всех точек зрения очень целесообразна и выгодна. Иден — молодой, свежий, гибкий дипломат, прекрасно понимающий международную обстановку и важность коллективной системы мира. Он владеет языками, хорошо знаком с Литвиновым, с интересом относится к СССР. Сверх того, Иден очень влиятелен в Консервативной партии, где на него смотрят как на восходящее светило. Он, В[анситтарт], поэтому думает, что поездка Идена в Мск [Москву], несомненно, явится крупным шагом вперед по пути улучшения англо-советских отношений».

Майского кандидатура Идена вполне устраивала, но, если говорить о внешней стороне дела, Иден был младше Саймона по должности. Майский прямо поинтересовался, мог бы Иден заменить Саймона в Берлине. «Ванситтарт усмехнулся и сказал, что вопрос о берлинском визите сейчас повис в воздухе, и когда у Гитлера поправится голос, вновь будут обсуждены его детали»[801].

Иден едет в Москву

«Итак, Иден едет! — написал Майский в дневнике, — Очень хорошо»[802]. Он немедленно информировал Москву телеграммой, а Литвинов в ответ дал ему указание немедленно уведомить Ванситтарта об «официальном приглашении» Идена в Москву. «Мы считали бы желательным его немедленный приезд, — отмечал Литвинов, — а если это невозможно, то немедленно после берлинских англо-германских переговоров»[803].

Майский рекомендовал широко осветить визит в советской печати и устроить встречу со Сталиным даже при том, что Ванситтарт или Иден пока не поднимали этой темы. «Вообще визит Идена, даже независимо от своих непосредственных результатов, — полагал Майский, — будет иметь чрезвычайно крупное международнополитическое значение. Это окончательное “признание” СССР великой державой со стороны другой великой державы и при том такой, как Великобритания». Майскому было не занимать пафоса: «Момент несомненно исторический». Британская пресса, добавил он, за исключением «Дейли мейл» и «Дейли экспресс», реагирует положительно.

Были и не только хорошие новости: источником беспокойства оставалась Лейбористская партия. Майский, по всей видимости, внял просьбе Ванситтарта и поговорил со своими знакомыми лейбористами. «Много неприятных разговоров за последнее время я имел с лейбористами, — рассказывал он Литвинову. — Эти люди сейчас совершенно растеряны в области международно-политических дел и делают одну глупость за другой».

«Привыкнув относиться к догитлеровской Германии с сочувствием и симпатией, как к жертве Версаля, они очень часто и до сегодняшнего дня бубнят все ту же старую песню, не замечая или не желая замечать, что в настоящее время приходится иметь дело с совершенно иной Германией. В результате целый ряд выступлений в печати, в парламенте, которые просто льют воду на мельницу Гитлера. Некоторые лейбористские лидеры полны абсолютного пессимизма во всем, что касается внешней политики. Сегодня, например, у меня был [Джордж] Ленсбери. Его общая установка такова: идет бешеная гонка вооружений, остановить ее невозможно. Война в недалеком будущем неизбежна, и нет тех сил, которые могли бы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Отсюда легкомысленнонаплевательское отношение ко всякого рода практическим мероприятиям по уменьшению или отдалению опасности войны, вроде Восточного пакта взаимной помощи».

Так что же делать? Майский был намерен бороться дальше. «Само собой разумеется, что я не скрывал и не скрываю своей оценки подобных настроений ни от кого из моих лейбористских знакомых. На некоторых это начинает действовать. Но в общем на данном этапе международно-политического развития Лейбористская партия оказывается застигнутой врасплох и плывущей без руля и без ветрил»[804].

Тем временем у Гитлера закончился его дипломатический ларингитный карантин. 9 марта нацистское правительство объявило о том, что у него появились военно-воздушные силы, люфтваффе. Неделю спустя, 16 марта, в нарушение обязательств по Версальскому договору Гитлер объявил о восстановлении воинской повинности и о том, что у него теперь имеется 500-тысячная армия. По логике, данные действия должны были спровоцировать дальнейшее укрепление англо-советских отношений. И вроде бы даже Саймон поменял свои взгляды, по крайней мере на время встречи. 13 марта Майский сообщил, что встречался с Саймоном по поводу предстоящего визита: «Визит Идена, по мнению Саймона, имеет историческое значение как видимое свидетельство того, что “Россия вернулась в Европу” и стала интергральной частью европейской политики»[805].

«Большая историческая дата, — написал Майский пару дней спустя. — Пройдена крупная ступень на пути к новой мировой войне! Итак, карты на стол. Версальский договор открыто и торжественно изорван в куски. Фашистская Германия превращается в грозную военную державу»[806]. Так оно и было.

Хуже того, британское правительство совершило неосмотрительный шаг. 18 марта в 16:00 МИД отправил в Берлин ноту для уточнения, в силе ли запланированные переговоры. Не ноту протеста — ничего подобного. Три часа спустя германское правительство ответило согласием, о чем в 21:00 было объявлено в Палате общин. Майский предвидел такой исход… «Слабо! — написал он в своем дневнике. — Какой позор! Какое падение!»[807] Не посоветовавшись ни с Францией, ни с СССР, британское правительство объявило, что визит Саймона состоится. «Не предполагал, что правительство Его Величества столь трагическим образом погрузится в суету, — отмечал Ванситтарт. — Всему миру мы казались оплотом уверенности и надежности»[808]. Это было правдой, если не считать того, что днем ранее Ванситтарт уже дал изрядную слабину с Корбеном[809]. И совсем уж безжалостный разбор британской капитуляции устроил Крестинский. Он