Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

несколько широких улиц, где расположены главные лавки с «заграничными» товарами. В эти лавки, где все товары продаются дороже, приезжают на разукрашенных осликах богатые персиянки. Они еще издалека видны среди моря человеческих голов. Десятки осликов идут в обе стороны. Одни из них в богато убранной сбруе – уздечка украшена кистями из яркого гаруса с серебром. На высоком седле, закутанная в черную шелковую чадру, сидит персиянка, дама из богатого персидского общества. Около ее стремени идет маленький «адъютант» – сын, или родственник, или наемный слуга. Ни одна персидская женщина никуда не поедет без провожатого. Такой телохранитель, смотря по хозяйке, так же одет богато. На нем хорошего сукна кафтанчик, а если летом – шелковый халат, так же, как и у взрослых, подпоясанный широким куском яркого шелка; на голове – высокая шапка светлого каракуля, на манер наших казачьих, а на ногах – сафьяновые расшитые серебром сапожки. Мальчик-телохранитель одной рукой все время держится за стремя своей матери или госпожи, а ослика ведет старый слуга-перс. Таким образом богатые персидские женщины передвигаются всюду: и в гости, с визитом, и, главным образом, в караван-сарай, любимое место всех восточных женщин. Все различие между богатой и бедной только в том, что украшение ослика у менее состоятельной победнее. Да, может быть, бедная персиянка сама правит ослом. Но около ее ноги так же держится за стремя маленький сын, только одет он не так богато и ярко. Самые же бедные персиянки идут пешком, закутанные в ситцевую чадру и звонко стуча задками чувяк. Но и с ней так же рядом бежит ее сын или брат, держась за ее чадру, ибо руки ее всегда спрятаны. Часто такая бедная женщина несет на голове огромный узел, где лежит все ее имущество (одежда и посуда), а в руках, под чадрой, держит еще и ребенка.

Толпа так густа, что все задерживают и толкают друг друга, особенно в полдень. На базаре стоит одуряющий, пряный, специфический восточный запах. На лотках и плоских медных подносах лежат груды сладостей, всегда ярко окрашенных, чаще всего в розовый цвет. Зато толпа совсем не ярка. В ней выделяются белые чалмы на головах, большей частью стариков, изредка мелькнет зеленая – святого человека. Тонут в общей массе мало заметные серые острые папахи ничем не выделяющихся персов. Но все это только пятна на основном черном фоне! Женщины составляют главную массу толпы. Покрытые чуть не сплошь с головы до ног черными чадрами, они стоят и ходят по кривым и тесным переулочкам базара. Даже дети, которых так много в этой толпе, не оживляют ее мрачный оттенок.

Неожиданно я вдруг очутилась в центре одного из таких черных пятен женской толпы… Муж сразу оказался оттесненным куда-то далеко от меня. А острые, жадные, любопытные руки хватали меня за платье, обувь, ощупывая и осматривая меня с самым бесцеремонным и назойливым интересом, как интересную вещь… Вдруг одна из этих черных назойливых ворон, державшая меня за руку, откинула свою чадру с лица и обдала меня блеском своих прекрасных, лучистых, громадных глаз и радостью улыбки и жемчужно-белых зубов. Но только на короткое мгновение, и снова чадра закрылась! И невозможно было сказать, которая из этих ворон скрывает под своей чадрой столько радостно-лукавой молодой красоты… Как песчинки в пустыне, все одинаковы и все равны под чадрами… И только молодой смех звучит с разных сторон радостью, которую не могут убить даже эти мрачные чадры. Персы сидят целыми днями на базаре, прислонившись спиной к стене или просто на корточках, и курят. Кто из них и когда работает, не знаю. Но, пока не закроется базар, тысячи праздных людей сидят и ходят, ничего не делая и ничего не покупая. Да даже и едят очень мало! Обошли мы с мужем весь базар, посмотрели ковры, но не могли ни на чем остановиться. Ковры все так хороши, что хотелось бы все их купить. Но возить их трудно, а дома у нас их и так много. Зато мы накупили много сушеных и вяленых фруктов и орехов. В конце концов мы зашли в персидский ресторан, поели шашлыка, выпили чаю и затем пошли в транспорт.

Узнав, что санитары тоже уже пообедали, муж приказал запрягать, и через час транспорт уже выезжал из Тавриза обратно в Ван. В том городке, где несколько дней тому назад санитары наловили персидских кур, мы не остановились, а проехали верст десять дальше и заночевали прямо в поле. На другой день, на походе, мы увидели большое стадо дроф совсем близко от дороги. Я подумала, что это домашние индюки, так спокойно они ходили и щипали траву. Но старший солдат подошел к нашей двуколке, сказал, что это дрофы, и просил разрешить пострелять по ним хорошим стрелкам из винтовки.

– Нет, это опасно! Вон по той стороне котловины идут обозы. Как-нибудь специально из Вана съездят пораньше утром и поохотятся. А теперь опасно! – сказал муж.

Я видела, как был разочарован солдат, но он ничего не сказал и ушел, а транспорт продолжал свой путь дальше. Когда мы вернулись «домой», доктор Евсеев отрапортовал, что в транспорте все благополучно, что его вызывали на позицию только один раз и не за ранеными, а за тифозными больными. Санитары-охотники вечером пришли проситься ехать на охоту. Дела в транспорте не было, и муж разрешил. Уехало человек десять в эту же ночь, а на другой день вечером вернулись и привезли двух убитых дроф. Вся команда ела их целую неделю. Принесли и нам крыло, которое мы никак не могли съесть до самого отъезда.

Вскоре после возвращения в Ван, в декабре, муж получил предписание ехать на замену другого транспорта в Хой. Транспорт стал готовиться в дорогу. Муж осмотрел все двуколки и лошадей и совершенно случайно обнаружил спрятанное в двуколках добро, натасканное из разрушенных армянских домов. Несмотря на строгое запрещение мужа, санитары не могли утерпеть, чтобы не взять брошенное добро. И в двуколках под сенниками были запрятаны медные тазы, казаны, стеганые шелковые одеяла, подушки и другие вещи. Я пошла в госпиталь попрощаться, но там никого не застала – уехали на охоту. Рано утром транспорт выступил из Вана. Не успели мы отъехать несколько верст, слышим крик:

– Стой! Лови! Держи! – Транспорт остановился. Оказалось, почти в каждой двуколке были кошки. Почувствовав, что их куда-то везут, они вышибали крышки ящиков и убегали. Мы видели, как они бежали в горы.

– Пропали денежки! – с сожалением сказал наш Ткаченко. – Говорили, что здешних кошек в Тифлисе покупают по двадцать