Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

я рад, что вернулся сюда, в тихое, святое место!» – закончил врач. «Еще раз приходится пожалеть, что турки меня не прикончили вместе с моими солдатами», – сказал вдруг молчавший до сих пор капитан. «Успеете! Времени еще много для этого впереди», – ответил молодой офицер. «Все равно деться нам некуда! Турки ли расстреляют, от тифа ли умрем? Вон, каждый день роют новые братские могилы!.. А кончится война, мы же будем опять расплачиваться и за фронт, и за тыл, когда вернемся домой». – «Неизвестно еще, до чего довоюемся, если в тылу уже сейчас идет такое разложение! – сказал капитан. – У нас здесь все же какая-то нормальная жизнь. А в тылу бездельники, кутилы и спекулянты – все только и дрожат наяву и во сне, как бы их, несмотря на всю протекцию и подкупы, не погнали на фронт. Из страха перед возможностью попасть на фронт они всеми способами ведут пропаганду против войны среди женщин и среди подобных себе. Война, мол, ужасна! Довольно лить народную невинную кровь! – капитан вскочил, швырнул папиросу и опять сел. – Неужели все это действительно происходит? – спросил он меня. – Я ведь на фронте с первого дня мобилизации и ни разу еще не был нигде в тылу. Но доктор Ващенко ездил домой. И он рассказывал почти то же самое! Мы здесь живем прямо как святые. Разве только иногда выпьем какой-нибудь сивухи. А в тылу много ведь соблазнов! Главное, денег много и время не так занято…» Больше всего его поразило то, что семьи разваливаются. Многие мужья, вернувшись с фронта, не найдут того, что оставили, когда уезжали из дому… А прошло-то всего только два года с начала войны!

«Я тоже с первого дня на фронте. Жена живет в глуши, у тещи. Пишет редко. Здоровье у нее неважное. Пять ведь человек ребят! Сама на всех шьет, моет, кормит! К ним туда и новости-то наши доходят, когда мы о них уже забыли!» – оживился наш капитан, как только заговорил о семье. Полез в нагрудный карман, вытащил серый растрепанный конверт, повертел его в руках и опять положил в карман и застегнул пуговицу. Я подумал, что у него в конверте карточка всей его семьи, и он хотел показать ее мне, но почему-то раздумал. «Вот, видите, капитан! Жизнь ваша очень нужна вашим детишкам! И если вы спаслись сейчас от турецкого кинжала, то от этого выиграла и Россия!!» Когда транспорт был готов, я попрощался с капитаном, но он пошел проводить меня до моей двуколки. Я просил его, если он будет в Ване, чтобы зашел к нам… Вот, родная моя Тинушка, это жизнь войны! И мы ничего не можем изменить в ней! Мы только крошечные, самые ничтожные колесики в этой огромной машине войны. Но без нас эта машина не может работать! Она остановится! Поэтому мы останемся на своих местах и не будем нарушать правильную работу этой машины… – Он все время гладил мою голову. – А если совершенно испортятся и выйдут из строя такие маленькие колесики, как я, то их заменят другими. Вот и все!.. Но все же лучше, чтобы все колесики работали подольше и без остановок… Так, моя родная Тиночка!

Вошел Гайдамакин:

– Подогреть обед?..

– Разве мы еще не обедали?

– Никак нет! Обед простыл уж. Я возьму и подогрею…

– Ты видишь, при многих лишениях мы с тобой живем еще по-барски и, если еще приносим хоть маленькую пользу нашей Родине, то мы должны благодарить Бога.

– А вот и суп! Где бутылка с вином?

– Я думала, что она тебе не нужна. Ее вынесли, я приказала…

– Нет! Неплохо бы выпить стаканчик…

На другой день, когда я пришла в госпиталь, раненых уже напоили чаем и стали приготовлять к отправке. Доктора Финштейна еще не было в госпитале…

– Как же быть? Вон тот раненый жалуется, что всю ночь не спал. Болела рана. Его нужно осмотреть и перевязать, – сказала дежурная сестра.

– Мы и без доктора перевяжем! Через час подадут транспорт за ранеными. Мы должны их приготовить к отправке! Санитары, несите вот этого в перевязочную. – Мы перевязали троих тяжелораненых. Я стала разбинтовывать четвертого. Но пришел доктор и стал торопить нас.

– Доктор! У него болит рана. Он всю ночь не спал. Посмотрите рану!

– Теперь, сестра, нет времени перебинтовывать его. Да я все равно ничем не могу помочь ему. А транспорт из-за одного раненого мы не можем задерживать! Положите сухую повязку, и пускай выносят. – И доктор вышел…

– Сестра! Снимайте бинты! Я пойду и скажу, чтобы подождали, пока мы его перебинтуем!

Мы с сестрой стали его перевязывать.

Раненый все время стонал и жаловался:

– Всю ночь так и мозжит! Совсем заснуть не мог. Хочу повернуться на другой бок, и тоже не могу!.. Нога-то как колода чижолая! Товарищи ругаются, что им не даю спать… А я бы и рад сам заснуть, да куды там – больно! Так и промучился всю ночь…

– Что же не позвал санитара или сестру?

– Да я звал! Так разве дозовешься кого? Всю ночь никто в палату не приходил к нам… Ну да спасибо, теперь лучше стало, как перевязали рану-то!..

– Я рада, что тебе лучше стало. С Богом езжай! Вот подживет рана, домой тебя пустят.

– Ох, сестра! Как охота поехать-то домой!.. Жена живет с родителями. Старые они у меня. Отец помаленьку по хозяйству еще справляется, ему моя-то жена помогает. А мать по домашности у печки возится! Да за внуком смотрит. Сынок ведь у меня годовалый есть! Жена писала – большой вырос. И лицом похож на меня… – как-то весь просияв и забыв и про рану, и про то, что она «мозжит», рассказывал раненый о том, что больше всего ему дорого и близко…

Раненого унесли. Я тоже вышла во двор, увидела мужа и доктора Евсеева. Они проверяли раненых по списку, и муж приказал выезжать. Транспорт тронулся, вытянулся по улице, стал заворачивать за угол и скоро весь скрылся вдали.

Глава 2

– Ну, ты сегодня свободна! Всех раненых отправили. Идем домой. Я получил от доктора Щукина записку – приглашает на охоту. Он заедет к нам после обеда, и мы поедем пока втроем. Он хочет поохотиться на бекасов, у него прекрасное охотничье ружье. А к вечеру туда приедет доктор Ващенко и другие на вечерний утиный перелет.

Мы пришли домой и стали приготовлять закуску, чтобы взять с собой и, конечно, выпивку тоже. Приехал доктор Щукин – маленький, щуплый, с рыжей бородкой. И сейчас же заторопился.